Трудная весна

Награды Родины. - Атакуют сухопутные торпеды. - Неустойчивое равновесие. - Перед тем как стать легендой... - Признание врага. - Керченский полуостров. - Проигранная оборона

В феврале сорок второго группу старых приморцев собрали для вручения орденов. Это были награды за Одессу. Многовато времени прошло с тех пор. Уже сто дней держали мы оборону в Севастополе.

Собрать удалось далеко не всех награжденных. Одни сражались за пределами плацдарма, другие залечивали раны в тыловых госпиталях, третьи пали в боях в Крыму. И все же в Севастополе оказалась довольно большая группа товарищей, названных в Указе Президиума Верховного Совета. В списке удостоенных ордена Ленина значилась и моя фамилия. Не думал я, что мое участие в создании одесских оборонительных рубежей получит такую высокую оценку.

Эта первая за время войны награда была особенно дорога. Понимать ее можно было так, что инженерно-оперативными решениями, которые принимались в Одессе, командование осталось удовлетворено. А что может быть приятнее для военного человека, чем признание его профессиональной состоятельности? Это означало, что и предвоенная боевая учеба, и уроки конфликта с Финляндией не остались втуне.

В ту же пору у меня произошло еще одно радостное событие, очень поднявшее настроение: наладилась связь с семьей. Вернулся из Москвы, куда его все-таки удалось отправить с отчетом штаба инженерных войск, И. Фришман. Выполнил он и мое личное поручение: разыскал родных. Оказалось, что они обосновались в Кирове. Потому и не доходили мои телеграммы, потому и мой адрес оставался неизвестен жене. Теперь же, еще до возвращения Фришмана, я получил из дому два письма. Жилось семье, конечно, трудно, но не хуже, чем всем другим, кто находился в эвакуации. Жена работала, дети учились. От этих вестей тяжелый камень упал с души. В эту же относительно спокойную пору у меня появилась возможность - и духовная и физическая - как-то осмыслить одесский опыт, желание написать о нем. Я с жадностью взялся за работу, которую любил и для которой всегда ухитрялся выкраивать время за счет сна и отдыха. Созрело также решение применить против немецкой обороны новое оружие - сухопутные торпеды. Такие торпеды представляли собой серийные танкетки с дистанционным управлением по проводам длиной 600 метров. Вооружение было снято, его заменял заряд взрывчатки.

Выпуск этих торпед наладили на одном из московских заводов. Энтузиастом внедрения их в производство стал главный инженер завода А. П. Казанцев, получивший в дальнейшем широкую известность как писатель-фантаст. Работая в Москве, я познакомился и подружился с ним. Оказавшись в Симферополе, в управлении 51-й армии, я вспомнил о новом оружии и послал на него заявку в наркомат. На мой запрос откликнулись удивительно быстро. Буквально через несколько дней в сопровождении самого Казанцева в Крым прибыла партия танкеток. Шесть штук я распорядился оставить в Севастополе, остальные направили в Симферополь. В те трудные, до предела загруженные дни я все же сумел вырвать несколько часов, чтобы провести учения по применению торпед.

Результаты учения обнадеживали. Танкетки были послушны в управлении, резво двигались по грязи, по размытому дождями грунту. Довольный, Казанцев улетел в Москву. А мы... Мы так и не успели использовать это оружие, предназначенное для воздействия на оборону неприятеля. Гитлеровцы прорвали фронт. Боевое применение торпед стало попросту невозможным.

И вот теперь, как мне казалось, настал подходящий момент, чтобы наверстать упущенное. Речь, понятно, не шла о решении каких-либо серьезных задач. Ставка делалась главным образом на моральный эффект.

Пустить торпеды в дело решили на левом фланге, в четвертом секторе. С комендантом сектора полковником А. Г. Капитохиным (он недавно сменил В. Ф. Воробьева на посту командира 95-й дивизии) мы обошли передний край, тщательно выбирая цели для атаки. Из трех целей, на которых остановились, наибольший интерес представлял крупный дзот. Стоял он на окраине бывшего нашего аэродрома за Белвбекской долиной, в районе Любимовки. Местность между ним и нашими окопами была открытой и ровной.

Торпеды находились на вооружении радиотехнического взвода лейтенанта Лёха - того самого взвода из состава 82-го саперного батальона, что произвел дистанционный взрыв в Одессе. В пору затишья бойцы не раз тренировались в управлении танкетками и были вполне подготовлены к их боевому использованию.

Рано утром 27 февраля три пары танкеток выползли из укрытий и, урча моторами, двинулись к немецким позициям. Вперед вырвалась пара, направлявшаяся к дзоту. Мы не отрывали от нее глаз.

Легкие машины, не вооруженные ни пушками, ни пулеметами и идущие как ни в чем не бывало по ничейной земле, вызвали у противника сильнейшее любопытство. Когда они вошли в полосу вражеской обороны, солдаты повыскакивали из укрытий и побежали рядом с танкетками, видимо стараясь понять, что это за диковинные штуки. Но тут самоходные торпеды приблизились к дзоту, и бойцы-операторы включили взрывные устройства... До сих пор жалею, что мы не догадались сфотографировать это зрелище. Произведенный эффект заслуживал того. Дзот смело с лица земли. Не уцелело никого из тех, кто бежал за танкетками: осколков при взрыве оказалось великое множество.

Вторая пара танкеток сработала хуже. Ей пришлось преодолевать овражек, и, когда танкетки выбрались из него, немцы открыли огонь. Торпеды пришлось взорвать до того, как они сблизились с целью вплотную. Разрушений они причинили не так много. Третью пару противник встретил точным артиллерийским огнем. Обе танкетки взорвались от прямых попаданий снарядов.

Мы не планировали использовать тактический результат этой атаки, поскольку не представляли, каким он окажется, ведь оружие применялось впервые в реальных боевых условиях. Но моральное воздействие, которое оно произвело на противника, превзошло наши ожидания.

Через два дня я получил телеграмму из Москвы от Л. З. Котляра, возглавлявшего тогда Инженерное управление. Ставка, писал он, требует доложить, что за оружие и с каким боевым успехом применено на севастопольском плацдарме. Из записей радиоперехвата стало известно, что Манштейн донес в Берлин о нашей атаке, а Гитлер в ответ приказал начать охоту за взрывоопасными танкетками, чтобы раскрыть их секрет. Приказ этот был невыполним: сухопутных торпед мы больше не имели.

Я составил подробный отчет о первом опыте применения нового оружия и отправил его в Москву.

В конце февраля и в марте мы с особым нетерпением ждали вестей с Керченского полуострова. Но они приходили редко - связь со штабом Крымского фронта была налажена плохо, и мы довольно смутно представляли себе, что там происходит. Знали лишь, что войска занимают Ак-Монайские позиции, которые в свое время так торопились построить. Дошло до нас известие и о том, что 27 февраля фронт попытался перейти в наступление, но безуспешно...

Пополнения на наш плацдарм больше не поступало. Но зато доставлялись боеприпасы, прибыли две роты танков Т-26, дивизион гвардейских реактивных минометов. Все это было весьма кстати. И мы испытывали чувство благодарности за то, что Большая земля не забывает о нас, делится с нами оружием, столь необходимым и на других фронтах.

Однако и противник не ослаблял сил, блокировавших Севастополь. Наши действия, направленные на улучшение позиций, получали все более жесткий отпор. Гитлеровцы контратаковали, на некоторых участках переходили в атаки, причем отнюдь не всегда безрезультатные. Разведка выяснила, что перед нами появились части одной из двух немецких дивизий, отведенных отсюда в январе.

Сохранялось неустойчивое, но грозившее стать длительным равновесие сил, при котором ни одна из сторон без серьезной помощи извне не способна добиться решительного успеха. И все чаще думалось, что нам, видно, не миновать еще одного вражеского наступления.

В этой обстановке инженерные войска продолжали заниматься своим делом. Я тесно сотрудничал с В. Ф. Воробьевым, временно возглавившим вместо Н. И. Крылова штаб Приморской. Николай Иванович еще в январе, объезжая позиции, получил тяжелое осколочное ранение и на два с лишним месяца слег в госпиталь. Работать с Василием Фроловичем было тоже приятно: он хорошо знал фортификацию и придавал ей должное значение.

Подполковник К. Я. Грабарчук стал заместителем командарма и начальником инженерных войск армии. У нас быстро установилось полное взаимопонимание. Но я бы покривил душой, не сказав, что мне по-прежнему очень недоставало Гавриила Павловича Кедринского, с которым меня связывало и общее прошлое, и заново окрепшая дружба...

Не прекращали мы и работ в городе. Была доделана железобетонная пристройка к флагманскому командному пункту, благодаря чему расширилось и стало более удобным его помещение. Создавались новые туннельные укрытия для населения, оборудовались штольни для размещения в них в случае нужды новых госпиталей. Но главные усилия строителей и саперов были по-прежнему направлены на дальнейшее совершенствование оборонительных рубежей.

Планом, принятым еще 30 ноября прошлого года, и дополнениями к нему предусматривалось последовательное развитие рубежей в глубину до тех пор, пока они не сольются в сплошную оборонительную полосу. И план этот методично выполнялся. Во второй половине марта, хотя конца работ еще не было видно, мы уже могли с удовлетворением отметить, что за время, прошедшее с начала обороны, сделано уже многое. В инженерном отношении значительно возросла способность плацдарма противостоять вражеским силам. Каждый новый дот, каждый новый окоп делали бойцов более сильными и менее уязвимыми в случае наступления гитлеровцев.

Много лет спустя после войны я получил письмо от Ивана Дмитриевича Пыжова, бывшего в севастопольскую пору капитаном-артиллеристом. Он, в частности, писал:

<

“Я всегда с благодарностью вспоминаю о военных инженерах, так много сделавших для нас. Вот лишь один очень маленький эпизод. КП нашего артиллерийского полка находился на Сапун-горе, ближе к дороге Севастополь - Балаклава. Перед третьим штурмом военные инженеры в одну из ночей всего за два-три часа соорудили над КП бетонную сборную головку. Позднее фашисты сбросили на нее около 280 бомб, но она выстояла, спасла жизнь людям... Как мы были благодарны тогда саперам! И за спасенные жизни, и за то, что в самые жаркие дни боев смогли руководить огнем своих батарей”.

Ради таких вот результатов и выполняли свою тяжкую работу инженерные войска...

В один из дней - дело было в двадцатых числах марта, - возвращаясь с передовой, я, по обыкновению, заехал на ФКП.

Товарищ генерал, наконец-то вы появились! - обрадованно встретил меня адъютант Октябрьского. - А командующий вас везде разыскивает.

В чем дело, что за спешка? - поинтересовался я. День был обычный, вроде бы не суливший никаких неожиданностей.

Не могу выкладывать новости раньше начальства - попадет, - хитро улыбнулся адъютант. Я прошел в кабинет командующего.

Вот и пришла пора расставаться, - поднялся мне навстречу Филипп Сергеевич. - С повышением вас, Аркадий Федорович!

То есть как?

Да так. Получен приказ о вашем назначении на должность заместителя командующего Крымским фронтом. Поздравляю.

Я не сразу нашелся что ответить - слишком уж это было неожиданно. За несколько месяцев я так привык к жизни и работе на плацдарме, что просто не представлял своей судьбы вне общей судьбы осажденного гарнизона. Но приказ для военного человека - святыня. Пришлось мне собираться в дорогу, правда, недальнюю, но ведущую в совсем другой мир - на Большую землю. А на мое место был вызван из Туапсе военинженер 1 ранга Виктор Георгиевич Парамонов.

Сборы были недолгими. Я дал последние советы моим ближайшим помощникам К. Я. Грабарчуку, И. В. Панову, В. В. Казанскому. Тепло распрощался со всеми, с кем сдружила меня почти пятимесячная боевая работа в осажденном городе.

До скорой встречи в Симферополе! - напутствовали меня.

До скорой встречи! - отвечал я, никак не предполагая, что многих товарищей вижу в последний раз.

Да и мог ли я тогда предвидеть, что через каких-нибудь два месяца здесь разыграются грозные события, которые подведут черту восьмимесячной обороне Севастополя и навсегда соединят его имя со словом “легендарный”.

Мы понимали неизбежность очередного наступления гитлеровцев, готовились к нему, но не представляли себе, какими возможностями будет располагать враг во время третьего штурма, начавшегося 7 июня и продлившегося почти месяц. А возможности эти превосходили все, что было до тех пор. Немцы сумели обеспечить двукратное превосходство в живой силе, такое же - в артиллерии, включая и противотанковую и сверхтяжелые мортиры калибра 615 миллиметров. По числу танков враг был сильнее в десять с лишним раз, по числу самолетов - почти в шесть. И что очень существенно - Севастополь на этот раз оказался плотно заблокированным с моря авиацией и торпедными катерами. Прорываться к городу удавалось лишь быстроходным боевым кораблям и подводным лодкам. Пополнять с Большой земли таявшие силы защитников плацдарма стало невозможно.

С невиданным упорством и ожесточением дрался с врагом гарнизон Севастополя. То, что вынесли защитники города, было под силу только советским людям. Как ни грозен был противник, средний темп его наступления едва превышал 500 метров в сутки. И когда он все-таки достиг конечной цели, вступил в город, это не похоже было на боевой триумф. Скорее наоборот. Как писал “человек со стороны” - английский корреспондент в СССР в годы войны - Александр Верт, “падение Севастополя было одним из самых славных русских поражений за всю советско-германскую войну”.

В те июньско-июльские дни к событиям в Севастополе было приковано внимание не только нашего народа, за ними следил весь мир. Интерес к ним объяснялся и невольно напрашивавшимися сравнениями. 19 июня немецкие танковые части в Северной Африке осадили английскую базу Тобрук и при поддержке авиации начали ее атаку. Несмотря на большие запасы продовольствия, техники и вооружения, гарнизон капитулировал уже 21 июня. В плен попало 33 тысячи английских солдат и офицеров.

Несколько раньше, в феврале, японские войска прорвались по суше к Сингапуру - военно-морской крепости англичан в Юго-Восточной Азии. Крепость располагала 15- и 9-дюймовой артиллерией береговой обороны, крупным гарнизоном, аэродромами. По географическому положению и оборонявшим ее силам она была во многом сопоставима с Севастополем. 8 февраля, после недельной подготовки, японцы форсировали узкий Джохорскнй пролив, отделявший остров Сингапур от материка, захватили аэродромы и водохранилища. Через педелю крепость капитулировала.

На таком фоне восьмимесячная оборона черноморской твердыни представлялась буржуазным наблюдателям загадочным феноменом. Им было трудно понять, как чисто духовные факторы: советский патриотизм, социалистическая идеология, самоотверженная готовность отстаивать каждую пядь земли во имя общей победы - могли превратиться в реальную силу, которая была необходима для прочности обороны.

<

“Все имеет свои пределы, в том числе и человеческие возможности. Этот предел защитники Севастополя подняли до небывалой высоты. Бельгия не устояла и пяти дней, Голландия - четырех дней, огромная Франция была разгромлена за 16 суток, а небольшая группа русских войск в Севастополе продолжала оказывать сопротивление в течение долгих месяцев. Борьба защитников Севастополя является образцом героизма”,

Писал в те дни один из турецких журналистов.

В гамбургской газете появилась корреспонденция, содержавшая такую оценку:

<

“Севастополь оказался самой неприступной крепостью мира. Германские солдаты не встречали обороны такой силы”.

Впрочем, даже оценка неприятеля не могла быть иной: надо же было гитлеровской пропагандистской машине как-то объяснить многомесячное топтанье солдат вермахта на севастопольских рубежах, черепашьи темпы третьего штурма!

Мне не привелось стать ни участником, ни очевидцем событий, которые развернулись в Севастополе в июне - июле сорок второго. Поэтому не берусь описывать ни общую картину третьего штурма, ни подвиги оборонявшихся советских воинов-богатырей. Не буду разбирать и оперативно-стратегические последствия севастопольской обороны, сковавшей крупные силы гитлеровцев, повлиявшие на весь ход войны на юге, - этот вопрос, достаточно полно освещенный в военной литературе, выходит за рамки воспоминаний инженерного начальника оборонительного района.

Но вот о качествах нашей фортификации, о том, какой преградой на пути врага стали оборудованные нами рубежи, сказать, мне кажется, следует. И лучше всего сделать это устами тех, кому пришлось преодолевать их в многодневных упорных боях - устами представителей вермахта,

“Построенные доты и дзоты на рубежах сухопутной обороны (речь идет о четвертом секторе. - А. X.) были усилены пулеметными гнездами, стрелковыми окопами, точками и рвами... Они возводились быстро. На быстроту их постройки оказывало решающее влияние присущее русским умение строить такие сооружения, а также использование всех имевшихся в их распоряжении сил я средств...

С учетом упорства защищающегося нападающий должен был преодолевать эту оборонительную систем, подавляя каждый пункт в отдельности. Опорные пункты приходилось выводить из строя посредством артиллерии и дымзавес для овладения ими атакой с тыла...

В Южном (то есть первом. - Л. X.) секторе, вне сомнения, имелись центры обороны, но обнаружить таковые как с помощью аэрофотосъемки, так и с помощью наблюдений с земли не удалось. Узкие ходы сообщения, глубокие и узкие ямы, пулеметные гнезда, бетонированные доты с пулеметами и орудиями, танкопехотные пикеты, минные поля, ряд пунктов для освещения были разбросаны повсюду и представляли неблагодарные цели как для артиллерийского, так и для воздушного обстрела.

Более мощные сооружения: бронированные наблюдательные пункты, бронированные орудия, бетонные доты и т. и. располагались таким образом, что трудно было разыскать их среди массы других, поэтому требовалась борьба с каждым из них. Каждый боец был предоставлен самому себе и защищался упорно и ожесточенно, до самопожертвования”.

Эти строки из служебного отчета гитлеровцев, оказавшегося в наших руках после войны, - свидетельство достаточно объективное, так как документ предназначался для внутреннего пользования.

Военные инженеры, саперы, строители, участвовавшие в создании и оборудовании севастопольских оборонительных рубежей, в короткий срок сделали громадное дело. К сожалению, большинство из них погибли во время третьего штурма. Из руководителей инженерной обороны не стало военинженеров 1 ранга В. Г. Парамонова и И. В. Саенко, полковника В. В. Казанского, подполковников К. Я. Грабарчука и И. Д. Колесецкого...

Но вернемся к тем событиям, на которых я прервал повествование.

Вечером 30 марта мы с Фришманом поднялись на борт лидера “Харьков”, который с наступлением темноты вышел из Севастополя курсом на Новороссийск - другой оказии на Большую землю в ближайшее время не предвиделось. Переход прошел спокойно, и 1 апреля я ступил на новороссийский причал. Первым, кого там увидел, был Николай Михайлович Кулаков. Незадолго до этого он отправился по служебным делам на Кавказ и теперь собирался вернуться к себе на “Харькове”, который стал под погрузку боеприпасов для Севастополя.

Николай Михайлович был первым, кто ввел меня в курс дел, происходивших на Кавказе и на Крымском фронте. Распрощавшись с ним, я отправился к командиру Новороссийской военно-морской базы капитану 1 ранга Г. Н. Холостякову. Познакомились. Георгий Никитич, невысокий, подвижный, очень энергичный человек, тоже был осведомлен об обстановке на Керченском полуострове. Через возглавляемую им базу шел основной поток людей и грузов, питавший войска Крымского фронта.

Слушая его, я, пожалуй, впервые отчетливо представил все трудности, с которыми было связано питание армий, десантированных на крымскую землю. В январе Керченский пролив сковал лед. Только наладили ледовую переправу с Тамани, как наступила оттепель. Переправа вышла из строя. Образовавшаяся на месте ледяного покрова шуга сделала пролив неприступным и для кораблей. Открытыми оставались одни ворота - Феодосия.

К счастью, вскоре грянули еще более сильные морозы, пролив снова стал, и ледовые дороги держались уже до весны. А пока питание фронта вновь целиком легло на корабли, хотя пролив еще не полностью очистился ото льда. Перебои со снабжением и подкреплениями, видимо, серьезно сказывались на попытках фронта перейти в наступление.

Все перечисленные обстоятельства в общих чертах были известны мне, но сейчас сложились в цельную картину, на которую я смотрел глазами глубоко заинтересованного человека. И тут с предельной четкостью понял: керченский плацдарм - это, конечно, не осажденный Севастополь, но еще и не Большая земля в полном смысле слова...

На сторожевом катере, предоставленном Холостяковым, утром 2 апреля мы подходили к Керчи. Над городом висели немецкие бомбардировщики, поочередно устремлявшиеся в пике. Над кварталами поднимались черные столбы взрывов. В небо тянулись бледные при свете дня трассы зенитных автоматов, а разрывавшиеся рядом с самолетами снаряды оставляли черные облачка. Когда ошвартовались у портового причала, налет уже кончился. Мне указали дорогу в расположение военно-морской базы. Она находилась довольно близко.

На территории базы зияли свежие воронки, курился горький дымок. Команда моряков споро разбирала руины небольшого дома. Из развалин извлекли и вывели под руки моряка с нашивками контр-адмирала. В нем я не сразу узнал командира Керченской базы А. С. Фролова, с которым до того был мельком знаком. Выглядел Александр Сергеевич плохо. Его отвели в сторонку, усадили на какой-то ящик.

Вскоре он отдышался и заявил, что не нуждается ни в какой помощи. Мы поговорили о делах на полуострове, и мои представления о них стали значительно полней.

Фролов распорядился, чтобы меня отвезли в Ленинское, где размещалось полевое управление Крымского фронта, и в тот же день я представился командующему - генерал-лейтенанту Д. Т. Козлову. Мы немного знали друг друга еще по финской кампании, и встреча получилась по-человечески простой, непринужденной. Дмитрий Тимофеевич много и охотно рассказывал об обстановке, прибегая к помощи карты, о трудностях, которым не было числа и которые мешали начать решительное наступление. Вот и сейчас, в частности, очень серьезной помехой оказалась весенняя распутица, превратившая все дороги в жидкое месиво.

Мне хотелось понять и принять точку зрения командующего, но внутреннего согласия с ним я не чувствовал. Не понял я, например, почему после высадки трех армий на полуостров целая цепочка объективных причин помешала развить наступление и вынудила фронт остановиться на рубеже Ак-Монайские позиции, Феодосия. Разве оперативная внезапность и численное превосходство не относились к разряду объективных факторов? Разве при решительных намерениях и умелом руководстве их нельзя было использовать более эффективно? Или сейчас, когда весенняя распутица сковывала маневр силами (кстати, не только для нас, но и для неприятеля тоже), когда недостаточная подготовка некоторых соединений затрудняла ведение активных действий, - что заставило командование вытянуть все армии в одну линию по фронту, не позаботившись всерьез о собственной обороне?

Разумеется, я не мог и не стал задавать эти вопросы командующему: меня сюда послали не с инспекцией, а выглядеть критиканствующим умником мне вовсе не хотелось. Да и обстановку я знал еще поверхностно - по рассказам, а не по собственным наблюдениям. Пока что важнее было уяснить, какие задачи ставятся передо мной, чего ждут от меня. Ждали, как выяснилось, мер, обеспечивающих наступление: подготовки саперов к разминированию неприятельских заграждений, строительства мостов и дорог, способных пропускать танки Т-34 и КВ, появившиеся на плацдарме. Дела в этом плане пока шли медленно.

От командующего я зашел к начальнику штаба генерал-майору П. П. Вечному, затем поговорил с членом Военного совета дивизионным комиссаром Ф. А. Шаманиным, с которым вместе служил еще в ту пору, когда он был военкомом саперного батальона. Пополнив таким образом свое представление об обстановке, я пересек небольшую сельскую площадь и оказался в домике, где жил представитель Ставки армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис.

Встретились мы как добрые знакомые.

Признаться, к вашему переводу сюда я приложил руку, - сказал он. - Ну, рассказывайте, про Одессу, про Севастополь, хочу все слышать из первых уст.

Проговорили всю ночь. Лев Захарович вспомнил, как трижды срывались попытки начать наступление, посетовал на неудачные обстоятельства, помянул об “оборонительной психологии некоторых генералов”.

Прежний начштаба смотрел назад, а не вперед, - говорил он. - Я заменил его Вечным. Тот был нерешительный человек, если не сказать большего, я сам видел, как во время бомбежки он забирался под кровать. Представляете?

Я, Лев Захарович, в Одессе требовал того же от своих подчиненных: если бомбежка застала в доме - лезь под кровать. Больше шансов уцелеть, коли обвалится потолок, дожить до того момента, когда разберут развалины. И знаете, мне потом многие были благодарны.

Ну уж это вы слишком... Словом, дела у нас сейчас поправились. Главное, что надо предпринять, - обеспечить инженерную подготовку наступления.

Но ведь есть старая пословица: “Хочешь наступать - крепи оборону”.

К войне, в которой столкнулись армии классово различных государств, старые пословицы не подходят, - решительно отрезал Мехлис.

Я деликатно высказал озабоченность тем, что успел узнать. Передовой рубеж был оборудован слабо, почти не велись работы на Турецком валу (в Крыму это название носили не только позиции на Перекопе, но и остатки древних укреплений на пути к Керчи, за Ак-Монайским рубежом). Но Мехлис от этого отмахнулся. “Надо смотреть вперед, - твердил он, - готовить колонные пути и мосты, отрабатывать действия по разграждению”.

Наш разговор не убавил тревог. Конечно, я тогда видел далеко не все так отчетливо, как сейчас, многое представлял себе интуитивно, но это не приносило спокойствия. Однако некоторую практическую пользу беседа с Мехлисом все же принесла. Во-первых, я хорошо понял, в обстановке каких требований мне предстоит работать. Во-вторых, получил согласие на вызов из Москвы специалиста по дешифровке аэрофотоснимков военинженера 1 ранга Ф. Ф. Кизелова, а также А. П. Казанцева с партией сухопутных торпед.

На другой день я принимал дела у своего предшественника - полковника Николая Ивановича Смирнова-Несвицкого. Мы давно и хорошо друг друга знали. Он откровенно рассказал о трудностях, с которыми столкнулся при проведении в жизнь плана инженерной обороны. Помощи со стороны командования фронта не было, наоборот, то и дело приходилось выслушивать упреки, что он якобы занимается не тем, чем нужно. Распрощались мы ненадолго - Николай Иванович оставался на плацдарме, его назначили заместителем командарма и начинжем в 51-ю армию.

После этого я начал осмотр передовых и тыловых позиций. С обстановкой на местах ознакомился быстро, благо протяженность фронта, на котором расположились 47, 51 и 44-я армии, была невелика. Ширина главной полосы обороны составляла всего 27 километров. Да и места были известные - я проверял здесь ход оборонительного строительства еще в октябре...

Вскоре прибыл Кизелов, и нам удалось наладить аэрофоторазведку. Позже появился на плацдарме и Казанцев со своими танкетками. Мы рассчитывали, что это уже испробованное в бою оружие поможет прорывать неприятельскую оборону в начале наступления. В составе инженерных войск фронта находились 61-й и 132-й мотоинженерные батальоны, 6-й и 54-й понтонные батальоны, 57-я гидророта и 15-й спецвзвод минирования. Три управления военно-полевого строительства - 15, 83 и 153-е - располагали пятью стройбатами. Кроме того, каждая армия имела по два инжбата. И наконец, в отличие от осажденного Севастополя, мы имели учебные саперные батальоны. В одном из них, при фронте, готовили командиров отделений из числа лучших красноармейцев, в трех других, при армиях, проводили переподготовку младшего комсостава.

Делать дело с этими не столь уж могучими силами было можно. И мы старались не терять времени даром. На передовом рубеже создавались стрелково-пулеметные и артиллерийско-минометные окопы полного профиля, системы ротных и батальонных районов обороны, прикрытых с фронта противотанковыми минными полями и проволочными заграждениями. С середины апреля началось оборудование артиллерийских противотанковых районов.

Основной рубеж дооборудовался - окопы полного профиля с ходами сообщения по фронту и в глубину создавали общую систему полевого укрепленного района. Для пулеметно-артиллерийских рот в шести батальонных районах строились опорные пункты. Костяк обороны составляли 11 орудийных дотов, их огневую мощь дополняли 46 пулеметных дотов и 366 дзотов; было приспособлено к обороне почти две сотни зданий, оказавшихся в расположении укрепленной полосы, подготовлено около полутора сотен площадок для орудий. На 22 километра протянулись противотанковые рвы, на 30 километров - проволочные заграждения. К этому надо добавить более 30 тысяч мин, выставленных саперами.

Разворачивалось строительство и вдоль Турецкого вала, но на темпах его сказывалась нехватка рабочих рук. Лучше пошли дела с оборудованием двух рубежей керченского оборонительного обвода.

На плацдарме я вновь встретился с Анатолием Сергеевичем Цигуровым. Занимался он инженерным снабжением и, как всегда, отлично справлялся со своими обязанностями. Не было, по-моему, в военно-инженерном деле такой работы, которая оказалась бы ему не по плечу. Помня указания о подготовке к наступлению, я со своей стороны делал все возможное. Но мосты в тыловом районе, там где это требовалось, были уже построены, колонные пути проложены и поддерживались в должном состоянии. Так что главное состояло в том, чтобы нацелить боевую подготовку инженерных войск на ведение наступательных действий и наладить тщательную инженерную разведку. И тем и другим мы занимались основательно. Я проследил за корректировкой учебных планов и установил контроль за их выполнением. Потребовал усиления разведки как силами саперов, так и с воздуха - благо у нас теперь был лучший в Красной Армии специалист-дешифровщик.

Вот эта разведка и дала повод к серьезным опасениям. Анализ передвижений вражеских войск, зафиксированных аэрофотосъемкой, позволял полагать, что армия Манштейна сама готовится к наступлению на нашем участке. Причем силы ее стягиваются к южному флангу, где оборону у нас держала наиболее слабая из трех армий - 44-я. Три ее малообученные и необстрелянные дивизии находились на передовом и главном рубежах, две другие - в резерве. 47-я и 51-я армии занимали центр и правый, северный, фланг, где планировался наш удар. Если гитлеровцы опередят нас и перейдут в наступление, левофланговая армия может не устоять, что будет чревато весьма неприятными последствиями.

Этими опасениями я поделился с начальником оперативного управления штаба фронта генерал-майором В. Н. Разуваевым. Он полностью согласился со мной. Наши взгляды на обстановку совпадали.

Но начальник штаба П. П. Вечный считал нашу тревогу преувеличенной.

“Блефуют немцы, - говорил он. - Манштейну не до наступления, у него Севастополь - как кость в горле... ”

Нет, не сложились у меня с начальником штаба такие отношения, какие были с Н. Е. Чибисовым, Г. Д. Шишениным, Н. И. Крыловым...

Впрочем, точка зрения Вечного определялась, наверное, не столько собственной оценкой обстановки, сколько влиянием сверху - ведь этого мнения придерживался Мехлис. И ему, и Козлову я тоже пытался докладывать свои соображения. Но командующий просто не считался с ними, а Мехлис начинал темпераментно возражать: не паникуйте, мол, попусту, не принимайте ложные маневры противника за истину, вы и сами видите, что подготовка к наступлению идет по плану, в середине мая мы начнем его наилучшим образом...

Подготовка действительно не прекращалась, мало того, из Москвы пришла директива, обязывающая нас перейти в наступление. Но велась эта подготовка крайне неорганизованно, штаб никак не мог отработать систему управления войсками и по-прежнему не планировал оборонительных действий. Не встречали понимания и мои предупреждения о необходимости предусмотреть инженерное соразмерение предстоящей операции.

“В чем здесь дело? - размышлял я. - Ну, Мехлисом, по-видимому, завладела умозрительная схема наступления. Он не в силах отказаться от нее и потому не может трезво оценивать обстановку. А Козлов? А Вечный? Первый преподавал общую тактику в академии. Второй служил в Генеральном штабе... ” И тут меня осенило! У находившихся на плацдарме генералов не было опыта в проведении крупных наступательных операций. У меня его тоже не было, если не считать боев на Карельском перешейке. Это, несомненно, накладывало отпечаток на действия. Поэтому, очевидно, в январе, после высадки десантов, так и не состоялось смелое и решительное преследование отходящего врага, которое могло бы привести к его разгрому...

21 апреля Ставка создала северо-кавказское направление, в которое вошли Крымский фронт, Севастопольский оборонительный район, Северо-Кавказский военный округ, Черноморский флот и Азовская военная флотилия. Главнокомандующим войсками направления назначили Маршала Советского Союза С. М. Буденного.

Примерно через неделю после назначения Семен Михайлович, приехал к нам в Ленинское. Я хотел встретиться с маршалом, но застать его на месте было не так-то просто. Попросил порученца доложить обо мне. Тот вскоре позвонил:

Семен Михайлович просил передать, чтобы вы часа через два были на месте, он готов вас выслушать.

Но ожидание оказалось напрасным. Не состоялась встреча и на следующий день. Лишь 29 апреля маршал вечером позвонил мне сам.

Извини, Хреныч, что так и не смог с тобой встретиться, - дружелюбно сказал он. - Через несколько минут улетаю. Ты скажи, что тебя беспокоит.

Я рассказал об анализе разведданных, об активизации специальных разведок противника на нашем левом фланге, о показаниях перебежчиков, полученных в последние дни. Все свидетельствовало о том, что на левом фланге неприятель готовит наступление, причем в самое ближайшее время.

Пожалуй, ты прав, - согласился Семен Михайлович. - Вот и Разуваев такого же мнения. А Козлов и Вечный не соглашаются с этой оценкой. Я дал указание командующему, чтобы он завтра же с тобой и Разуваевым выехал на левый фланг, лично разобрался в обстановке и принял надлежащие меры. Будь здоров!

На следующее утро мы действительно выехали на левое крыло фронта. Встречались с командирами дивизий, командирами полков и некоторыми комбатами, слушали их доклады и мнение об обстановке и намерениях противника. Ничего подозрительного эти командиры не отмечали, за исключением усилившихся разведывательных действий авиации и саперов противника, а также участившихся артобстрелов. Козлов заметно успокоился. Вечером он выехал в Ленинское, а нам с Разуваевым приказал остаться и тщательно разобраться в фактическом состоянии войск, начиная с переднего края и кончая тылами дивизий.

К вечеру 4 мая мы вернулись и сразу доложили Военному совету фронта, на котором присутствовал Л. З. Мехлис, о результатах своей работы. Первое впечатление, сложившееся при посещении левого фланга, оказалось обманчивым. В действительности там назревала грозная опасность. Самым страшным злом была беспечность командиров дивизий и полков. Они не придавали серьезного значения обороне противотанкового рва и минно-взрывных заграждений. Побережье не только не оборонялось, но даже не охранялось. Минные поля были демаскированы: после таяния снега и дождей во многих местах обнажились выкрашенные в белый цвет корпуса мин. Мы потребовали усилить танкоопасные направления новыми минными полями и добились, чтобы эта работа была выполнена при нас.

Не изменилась к лучшему подготовка войск. Они оставались малообученными, а потому и недостаточно боеспособными. Наши предложения сводились к следующему. Частям 151-го укрепрайона, находившимся на левом фланге, немедленно занять свои позиции, ввести гарнизоны во все доты и дзоты. Частям стрелковых дивизий заняться активным освоением своих районов обороны на главном рубеже. Подтянуть на левофланговый участок наиболее боеспособные дивизии с правого крыла, а 72-ю кавдивизию, находившуюся в резерве фронта, направить на охрану и оборону Черноморского побережья.

Наше сообщение было выслушано в глубокой тишине. Никто не возражал, не оспаривал наших предложений. Они были приняты. Но... их выполнение двигалось черепашьими темпами. 7 мая лишь части УРа заняли свои боевые места. Больше ничего из намеченного сделано не было. А 8 мая грянул гром...

Утром немцы перешли в наступление. В целом их группировка обладала силами, примерно равными силам нашего фронта. Мало того, по числу танков и артиллерии превосходство было на нашей стороне. Но нельзя не отдать должное умению и решительности противника. На направлении своего главного удара, то есть на южном фланге, он создал мощный кулак, намного превосходивший противостоящие силы. В наш тыл, на неохраняемое побережье, был направлен на штурмовых лодках десант в составе усиленного пехотного батальона.

Передний край атаковали пикировщики, по нему ударила артиллерия, и необстрелянные бойцы дрогнули...

Не выполнили своего назначения минные поля. Сначала их перепахали снарядами и бомбами. Потом появились немецкие саперы, прикрываемые пехотой. К этому времени наши бойцы отошли со своих позиций, и минные заграждения остались не прикрытыми огнем.

Чтобы усилить минные заграждения, мы бросили на левый фланг 132-й и 61-й мотоинжбаты. В ночь на 9 мая эти батальоны установили около трех тысяч противотанковых мин. Но необороняемые заграждения не могли сдержать врага. Саперы довольно быстро проделали в них проходы, через которые устремились танки.

Противник действовал по привычной для себя и достаточно эффективной в ту пору схеме. Прорвавшись через южный фланг, он направил удар в охват наших войск - сначала на северо-восток, потом на север. Не имея налаженного управления, мы не смогли противостоять этому маневру. И началось общее отступление.

К счастью, еще 3 мая у нас появилась паромная переправа через Керченский пролив, предназначенная для

питания войск через Тамань. Руководить ею я назначил А. С. Цигурова, который и здесь оказался на высоте. На его долю выпала нелегкая задача приспосабливать переправу для эвакуации войск. На Тамань был направлен Ф. Ф. Кизелов, которому, в частности, предписывалось быстрее подтянуть к переправе 109-ю тяжелую понтонную роту.

Рука об руку с нами действовали моряки, руководимые командиром базы А. С. Фроловым, - без предоставленных ими плавсредств нам пришлось бы совсем туго.

10 мая Ставка приказала отвести войска на Турецкий вал и организовать, там упорную оборону. Но левый фланг этого рубежа был захвачен противником раньше, чем туда подошли наши части. А севернее, где еще не было немцев, разрозненные и потрепанные соединения не смогли закрепиться. Все могло бы сложиться иначе, если в заблаговременно, с началом вражеского наступления, сюда отвели две-три свежие дивизии.

На центральном участке Турецкого вала позиции были прорваны 13 мая. А на следующие сутки враг форсировал недостроенный еще Керченский обвод и вышел на южную и западную окраины города. 15 мая Керчь пала.

Тогда-то и начала работать переправа через пролив...

Тяжко вспоминать те дни. Отступление велось неорганизованно. События приобрели почти неуправляемый характер. Противовоздушная оборона отходящих войск не была обеспечена, и фашистские пикировщики с воем устремлялись на беззащитных людей. Множество бойцов и командиров собрались в районах переправ. Цигурову и его подчиненным с трудом удавалось поддерживать элементарный порядок. Но и на отошедших от берега судах люди не чувствовали себя в безопасности: фашистские самолеты атаковали все, что держалось на воде.

На помощь нам пришел Черноморский флот. По приказу Ф. С. Октябрьского из Батуми, Туапсе, Новороссийска в район Керчи были направлены боты, баркасы, баржи, буксиры, тральщики, торпедные и сторожевые катера. На Кавказском побережье вывозимые войска принимали все причалы от Тамани до Темрюка.

Несмотря на урон, который несли мы в пунктах посадки, высадки и на переходе, переправить через пролив удалось около 120 тысяч человек, в том числе свыше 23 тысяч раненых. Переправа закончилась 20 мая. Но эвакуировать мы смогли далеко не всех. Около 18 тысяч оставшихся в Крыму воинов ушли под землю, в керченские каменоломни. Там образовался знаменитый Аджимушкайский гарнизон, который еще пять с половиной месяцев держал оборону. Боевые дела этого гарнизона являются одной из самых героических и вместе с тем трагических страниц в истории Великой Отечественной войны.

Поражение в Крыму было неожиданным и тяжелым. Силы и средства, находившиеся на Керченском полуострове, позволяли надеяться на совсем иной ход событий. Инженерная подготовка плацдарма, по моему глубокому убеждению, давала возможность и наступать и стойко обороняться.

Не буду приводить оценок Верховного Главнокомандования действиям руководителей Крымского фронта, цитировать известную телеграмму И. В. Сталина в адрес Л. З. Мехлиса - об этом можно прочитать во многих трудах по истории Великой Отечественной войны. Напомню лишь, что Мехлис был снят со своих должностей и понижен в звании. Понизили в должностях и Д. Т. Козлова с П. П. Вечным. Все трое были вызваны в Москву, на доклад. Ставка беспристрастно проанализировала их действия. После этого появилась специальная директива, в которой подробно разбирались причины поражения фронта и отмечалось непонимание его командованием требований современной войны...

После завершения переправы я встретился с Семеном Михайловичем Буденным. Попросил его направить меня в Севастополь, поскольку я там все знаю и надеюсь принести пользу.

Семен Михайлович покачал головой:

Этот вопрос я решить не смогу. Доложу в Москве. Через несколько дней маршал сам вызвал меня:

Дело твое решено. Направляешься в распоряжение наркомата. С собой можешь захватить двух-трех специалистов. По своему усмотрению.

25 мая я вылетел в Москву в сопровожден ли Ф. Ф. Кизелова и А. П. Казанцева. Начинался новый этап моей фронтовой биографии.

На волховских берегах

Воссозданный фронт. - На помощь осажденному Ленинграду. - Ненадежный коридор. - Саперы в “коричневых джунглях”. - Снова - на прорыв блокады. - Срыв вражеского штурма

С благоговением ступил я на московскую землю, ставшую за год предвоенной службы своей, близкой. Передо мной лежал вполне тыловой, хотя и затемненный, город, еще подверженный воздействию вражеских бомбардировщиков. Трудно было даже представить, что каких-нибудь полгода назад враг стоял в предместьях столицы. Дорого обошелся ему этот рывок! Поражение гитлеровцев под Москвой зримо обозначило провал блицкрига на Восточном фронте. Радостно было сознавать это, и даже недавно пережитая неудача в Крыму показалась мне тогда не столь трагичной.

Ехать домой в пустующую квартиру мне не хотелось, и я остановился у одного из приятелей.

На следующее утро, 30 мая, меня принял заместитель наркома, начальник инженерных войск Красной Армии генерал-майор М. П. Воробьев. Мы были знакомы еще по Ленинграду, где он с 1936 по 1940 год возглавлял Военно-инженерное училище, вместе служили в Наркомате обороны,

Михаил Петрович долго расспрашивал меня об Одессе и Севастополе, что было вполне естественно: непосредственных участников происходивших там событий в Москве успело побывать немного. К тому же обстановка на севастопольских рубежах уже начала обостряться, и интерес к осажденной крепости, к ее возможностям противостоять врагу был очень велик.

Я в свою очередь с большим интересом выслушал рассказ Воробьева об организационных изменениях, происходивших в армии. В войсках вновь начали создаваться ранее расформированные стрелковые корпуса. На базе военно-воздушных сил фронтов образовывались воздушные армии, что сулило более целеустремленное и централизованное использование авиации на главных направлениях. Формировались новые противотанковые полки, полки и отдельные дивизионы гвардейских минометов. Воссоздавались танковые и механизированные корпуса, более того, было принято решение о сформировании танковых армий.

Все эти новости не могли не радовать. Они говорили о приведенных в действие резервах, о том, что не уменьшалось, а наоборот, росло количество боевой техники в войсках, совершенствовалось искусство управления ими. То, от чего мы были вынуждены с болью отказаться летом сорок первого, не просто восстанавливалось, а получало новое развитие.

Изменения, естественно, не обошли и инженерные войска.

Еще перед войной, сразу после создания ГВИУКА, было решено заменить в округах отдельные саперные и понтонные батальоны несколько меньшим числом соответствующих полков. Реорганизация шла медленно и к началу войны не завершилась, пришлось приостановить ее. Как было ясно из моего рассказа, на юге на фронтах и в армиях сохранялась батальонная организация.

В октябре, когда инженерно-оборонительное строительство потребовало воистину необъятного фронта работ, впервые появились саперные армии. Всего их было десять. Каждая подразделялась на две - четыре инженерные бригады и шесть - восемь батальонов. Сам Михаил Петрович, занимавший пост начальника инженерных войск Западного фронта, одновременно получил под свое командование и 1-ю саперную армию. Ее силами создавались оборонительные рубежи, системы заграждений на ближних подступах к столице, а затем осуществлялось инженерное обеспечение наступления наших войск.

В феврале пять армий, в том числе и 1-ю саперную, расформировали - там, где они действовали, миновала надобность в столь высокой концентрации инженерных частей, да и сама новая структура оказалась слишком громоздкой. А вот инженерно-саперные бригады решили сохранить и сделать их основной формой организации войск РВГК. Рассказывал Воробьев и о намечавшихся изменениях: в недалеком будущем предполагалось расформировать и остальные саперные армии, создать бригады, предназначенные для выполнения специализированных задач, снабдить каждый фронт штатным парком инженерных машин.

На должности заместителя наркома Воробьев находился с апреля, но чувствовалось, что он уже прочно врос в дело. Опыт у него был огромный. Армейскую службу начал рядовым за год до Октября, потом окончил школу прапорщиков, воевал в гражданскую. До призыва Михаил Петрович являлся студентом Петроградского горного института, но завершить учебу не удалось. Зато позже он получил образование на инженерном факультете Военно-технической академии, там же прошел и адъюнктуру. Выступил он автором двух трудов, посвященных устройству заграждений, побывал на многих командных и штабных должностях, преподавал, а потом и возглавлял факультет в Военно-инженерной академии, за год до войны стал генерал-инспектором инженерных войск РККА. Словом, это был человек как нельзя более подходивший для новой должности...

Ну, а где бы ты теперь хотел воевать, Аркадий Федорович? - спросил в заключение Воробьев.

Я солдат, Михаил Петрович, где нужен - туда и пойду. Если же речь идет о желании, то предпочел бы Ленинград. Во-первых, знакомое место, во-вторых, имею кое-какой опыт работы в условиях блокады.

Что ж, желания наши совпадают. Поэтому и отозвали тебя с юга. Вот только известно ли тебе, какова обстановка под Ленинградом, какие и как решаются там задачи?

Только в самых общих чертах, - осторожно ответил я.

Тогда слушай...

Ленинград был осажден противником в сентябре сорок первого и оказался в кольце блокады. Эти ставшие привычными слова вполне отражали суть происходящего, но никак не характеризовали конфигурацию плацдарма. Ни кольца, ни полукольца, как в Одессе или Севастополе, здесь не существовало. Линия фронта на севере, где мы держали оборону против юго-восточной армии финнов, начиналась за Сестрорецком и пересекала Карельский перешеек от Финского залива до Ладожского озера, повторяя очертания старой госграницы. Противника надежно сдерживал здесь Карельский укрепрайон. Главный же по опасности, напряженности, по привлекаемым к нему силам фронт начинался тоже у Финского залива, но на юго-западных окраинах Ленинграда, изгибался дугой к югу и, пройдя по верховьям Невы, упирался в Ладогу у Шлиссельбурга (ныне Петрокрепость), захваченного врагом. Здесь нам противостояла 18-я армия немцев, входившая в группу армий “Север”.

Железнодорожная связь города со страной оказалась перерезанной. Но, владея участком ладожского побережья, протяженностью километров восемьдесят, Ленинградский фронт поддерживал по озеру связь с Большой землей. На этом участке противник держал в своих руках береговую полосу всего двенадцатикилометровой ширины - от Шлиссельбурга до поселка Липка, откуда линия фронта поворачивала на юго-восток, к реке Волхов. Южный берег Ладоги (и часть восточного - до устья Свири) оставался нашим. К нему подходила железнодорожная колея, которая и позволяла сохранять тонкий “кровеносный сосуд”, скудно питавший силы осажденного плацдарма (позже, с наступлением ледостава, озерный участок этой артерии вошел в историю как знаменитая Дорога жизни).

Ставка торопила с началом операции, в результате которой был бы деблокирован Ленинград: в городе уже свирепствовал голод. И такая операция была начата войсками Волховского и Ленинградского фронтов 7 января 1942 года.

Те, кто ездил из Москвы в Ленинград в дневное время, помнят, наверное, что после станции Большая Вишера поезд проходит по мосту через Волхов. Минут через восемь за окнами мелькает крупная станция Чудово, а потом, почти через полчаса (это километров тридцать пять пути), - станция поменьше - Любань. Линия фронта, проходившая тогда по Волхову, оставляла Большую Вишеру на нашей, а Чудово и Любань на занятой врагом земле. В направлении Любани, вдоль железной и шоссейной дорог, было решено наносить главный удар, почему и вся операция получила название Любанской.

К 25 января войска 52-й и 59-й армий прорвали неприятельскую оборону в районах сел Спасская Полнеть и Мясной Бор - в 10 - 30 километрах к юго-западу от того места, где Волхов пересекает Октябрьская железная дорога. В прорыв ввели 13-й кавкорпус и 2-ю ударную армию, которая узким дугообразным клином пробилась вперед на 70 - 75 километров, глубоко охватив с юго-запада любанско-чудовскую группировку врага.

В конце февраля навстречу 2-й ударной прорвалась в направлении на Любань 54-я армия. Она действовала на участке западнее Киришей, где соприкасалась с правым флангом 4-й армии, но организационно входила в состав Ленфронта, хотя и оставалась вне блокадного кольца. Глубина ее прорыва достигла 20 километров. В результате любанско-чудовская группировка оказалась в клещах, которые грозили вот-вот сомкнуться.

Противник к тому же спешно пополнил действовавшую против нас 18-ю армию свежими войсками и бомбардировочной авиацией, резко усилив сопротивление. Начались тяжелые затяжные бои. Наступательный порыв наших войск иссякал. В марте все большую остроту приобретали вражеские контратаки. 19 числа немцам удалось закупорить горловину нашего прорыва у Мясного Бора, перерезав коммуникации, питавшие 2-ю ударную.

27 марта войска 52-й и 59-й армий вновь пробили горловину у основания нашего клина, но снабжать 2-ю ударную по начинавшейся распутице через простреливаемый коридор шириной от трех до пяти километров было необычайно трудно.

23 апреля произошла реорганизация, неблагоприятно сказавшаяся на ходе дел. По предложению командующего Ленинградским фронтом М. С. Хозина Ставка преобразовала Волховский фронт в Волховскую оперативную группу, подчиненную Ленфронту. Цель была благая: улучшить организацию оперативно-тактического взаимодействия войск, до этого входивших в состав разных фронтов. Однако дела после этого не пошли лучше, наоборот, 54-я армия была вынуждена отойти. С 30 апреля обессиленная 2-я ударная вела тяжелые оборонительные бои, находясь в окружении, - гитлеровцы опять перерезали ее коммуникации. Взаимодействие Ленинградской и Волховской оперативных групп объединенного Ленфронта не улучшилось.

Рассказав об обстановке на фронте, М. П. Воробьев спросил:

Так куда бы ты хотел - в Ленинград или на Волхов?

Предпочел бы Ленинград.

Что ж, давай позвоним в Ленинградскую группу войск, Говорову. Послушаем, что скажет он.

Вскоре я услышал в телефонной трубке знакомый голос Леонида Александровича Говорова - в свое время, при подготовке к прорыву линии Маннергейма, нам с ним довелось поработать в очень тесном контакте.

Не возьмете ли меня начинжем? - спросил я после взаимных приветствий,

Рад бы, Аркадий Федорович, но не взыщите - у меня в полном здравии начинж Бычевский, работа его нареканий не вызывает.

Вопрос, таким образом, отпал сам собой.

Ничего, не огорчайся, - утешил меня Воробьев. - Зато в Волховской группе ты нужен позарез. Там был известный тебе генерал Чекин. Отозвали по болезни в Москву, заменили генералом Горбачевым - знаешь такого? Так вот, его контузило. Сейчас там врио - полковник Чекалин. Начштаба он хороший, но начинжем ставить рановато. А места по Волхову - твои, кровные, они же входили в Ленинградский округ. О трудностях говорить не буду - ты знаешь их лучше меня.

Я понял, что все давным-давно решено, но Михаил Петрович из деликатности устроил эту дипломатическую игру со звонком в Ленинград.

А сейчас, Аркадий Федорович, пока не состоялось назначение, считай себя в десятисуточном отпуску. Заслужил, не спорь, не спорь... Мы и сюрприз тебе приготовили: супруга твоя получила уже вызов в Москву и со дня на день прибудет из Кирова.

Обрадовался я безгранично. Совершать в ту пору частные поездки было очень трудно, добиралась Софья Васильевна долго, и встреча получилась короткой...

8 июня состоялось решение Ставки о воссоздании Волховского фронта. Кирилл Афанасьевич Мерецков, вызванный в Москву с Северо-Западного фронта, где командовал 33-й армией, в тот же день вылетел на самолете в Малую Вишеру - вступать в командование фронтом. А командующим Ленинградским фронтом за три дня до этого был назначен генерал-лейтенант артиллерии Л. А. Говоров.

Рано утром 10 июня, простившись с женой, я выехал к новому месту службы. Сопровождал меня, как обычно, Фришман. За рулем эмки сидел Сергей Артамонов. Экипаж, начавший совместный боевой путь год назад, был в полном сборе. День занимался погожий, солнечный. Машина на хорошей скорости бежала по Ленинградскому шоссе.

В середине дня мы добрались до Малой Вишеры и быстро разыскали штаб фронта - он разместился за городом, в лесу. Первым, кого я встретил, был М. С. Хозин. Представился ему как старшему.

Я, Хренов, здесь уже не командую, - ответил он. - А Мерецков с представителем Ставки Василевским сейчас в штабе пятьдесят девятой. Инженеры твои вон в том домике обосновались, они тебе все что надо расскажут.

Через пять минут я уже выслушивал доклад начальника штаба инженерных войск фронта полковника С. В. Чекалина. Он же сообщил, что приезда моего ждали и просили сразу отправиться в штаб 59-й армии. Чекалин сел ко мне в эмку, и мы снова тронулись в путь.

По дороге начальник штаба ввел меня в курс дел. Все внимание фронта было сейчас приковано ко 2-й ударной. Положение ее оказалось много хуже, чем я предполагал, исходя из информации, полученной от Воробьева.

Дивизии и бригады окруженной армии были до предела изнурены. Их снабжение продовольствием и боеприпасами по весеннему бездорожью, через узкий коридор в линии фронта далеко не восполняло всех потребностей войск. К тому времени когда коридор оказался перерезанным, запасов и вовсе не оказалось. Обескровленная армия сосредоточилась в районе Мясного Бора и Спасской Полисти. В этом же районе, но с внешней стороны кольца, находились силы 59-й и 52-й армий, растянутые на широком фронте. Прибывшие два дня назад Мерецков и Василевский решили срочно начать наступление с целью пробить в окружении брешь и вызволить 2-ю ударную. К месту прорыва подтянули танковый батальон, три стрелковые бригады и еще несколько частей, и вот сегодня этот бой начался.

Машина приближалась к Волхову. Редкие звуки выстрелов, приглушенные расстоянием и лесом, говорили о том, что на фронте наступило затишье. Только не ясно было, кому сопутствовал успех?

Лесная дорога вывела нас на поляну, где вразброс стояли деревянные домики и полуземлянка, а землю рассекали щели. Между постройками бродило довольно много военных. Это и был штаб 59-й. Около одного из домиков я заметил Мерецкова с Василевским в окружении группы командиров. Подъехали туда. После моего уставного доклада о прибытии мы с Кириллом Афанасьевичем крепко обнялись - прошло больше года, как не видели друг друга. Обменялись рукопожатием е Василевским. Потом я познакомился с собравшимися командирами. Среди них был и командарм 59 генерал-майор И. Т. Коровников.

Очень хорошо, что не задержались в Малой Вишере, - сказал Мерецков. - Сейчас самостоятельно знакомьтесь с делами и обстановкой, а вечером подходите сюда, поедем вместе в штаб фронта.

Мы с Чекалиным направились к домику, занятому инженерным отделом армии. Там мне представился начинж 59 подполковник Е. Н. Базильер. Вскоре подошел и майор Д. К. Жеребов - начальник штаба 539-го минно-саперного батальона. От них я узнал, что сегодняшнее наступление окончилось неудачей. Наскоро собранных сил не хватило для того, чтобы пробить брешь в окружении. Отдельным группам бойцов и командиров удается прорваться из кольца. Вот и сегодня утром вышел из окружения начинж 2-й ударной армии полковник Мельников с горсткой саперов.

Где он? - поинтересовался я. - Надо в его порасспросить.

Не стоит, товарищ генерал, - ответил Базильер. - Он не в состоянии связно отвечать на вопросы. Прямо не узнать человека. Его отправили отдохнуть во второй эшелон, под надзор медиков.

Мои собеседники рассказали, какие задачи пришлось решать инженерным войскам по обеспечению Любанской операции, начавшейся полгода назад. Прорыв 2-й ударной в глубину вражеской обороны привлек почти все имевшиеся тогда инженерные силы фронта: семь отдельных саперных батальонов численностью по пятьсот человек. Саперы проделывали проходы в минных полях, разминировали горловину прорыва при ее расширении, минировали фланги, строили огневые сооружения для прикрытия своих минных полей, в тяжелейших условиях прокладывали колонные пути. Ими же была сооружена узкоколейная железная дорога, сыгравшая особенно большую роль с наступлением распутицы: по дороге подвозили подкрепления и боеприпасы, эвакуировали раненых. Весной для этих же целей стали использовать небольшие речушки и протоки - грузы по ним сплавляли на плотах и лодках. На флангах коридора строились дзоты, на некоторых участках прорыва - противотанковые и противопехотные заграждения. Весной прибавило забот создание переправ через Волхов: ведь линия фронта проходила здесь по западному берегу реки, а снабжение войск требовалось вести бесперебойно. Тогда же за пять суток был наведен и наплавной мост на плотах.

Противник обстреливал переправы, бомбил их с воздуха, а потом начал применять плавучие мины, которые спускал вниз по течению реки. На борьбу с минами был выделен 4-й отдельный моторизованный инженерный батальон майора Н. В. Романкевича. Брандвахта, состоявшая из нескольких линий, со своей задачей справлялась хорошо: пока что пройти через брандвахту не удалось ни одной мине. Правда, не обошлось без жертв. Погиб начальник штаба батальона старший лейтенант Гимейн, пытавшийся разоружить мину неизвестной доселе конструкции. Но при следующих встречах с коварной миной ее секрет удалось разгадать. Описание нового оружия было отправлено в штаб инжвойск РККА.

Наконец, за зиму и весну Саперы выполнили огромный объем лесозаготовок. Бревна здесь были самым необходимым подручным материалом - без них не обходилось строительство заграждений, укреплений, дорог, переправ...

Сейчас, при инженерном соразмерении действий по прорыву горловины в кольце окружения, перед саперами стояла прежняя задача: вести разграждение на пути наступающих и обеспечивать их фланги минированием.

В тот день я успел еще обстоятельно побеседовать с генералом Коровниковым, побывал в частях, отведенных на исходные рубежи. А вечером встретился с Мерецковым и Василевским и вместе с ними отправился в управление фронта.

В разговорах прошла почти вся ночь. Кирилл Афанасьевич принялся расспрашивать меня (к таким расспросам я уже привык) об Одессе и Севастополе, о делах на Крымском фронте. Александр Михайлович Василевский был более осведомлен об этих событиях, но тоже слушал с интересом.

Особенно много говорили о неудаче на Керченском полуострове. То, что произошло там, имело почти те же причины, которые поставили в катастрофическое положение 2-ю ударную. И беседа сама собой перешла на Любанскую операцию, на обстоятельства, которые привели; к неуспеху.

В конце разговора Мерецков повторил, что главная задача фронта на сегодня - вывести из окружения 2-ю ударную. Другая важнейшая задача - в кратчайший срок усовершенствовать систему обороны в полосе каждой армии. Ну, а мне пожелал быстрее вжиться в обстановку, проверить готовность инженерных войск, выделенных для обеспечения прорыва, разработать к концу июня план мероприятий по укреплению инженерной обороны. - За счет умелого оборудования полос и рубежей, - сказал командующий, - мы должны получить возможность вывести в резерв от пяти до семи дивизий. Других источников для создания резервов у нас нет. Вот и Александр Михайлович ничего не обещает... Вам пока, Аркадий Федорович, лучше всего побыть дня два в пятьдесят девятой. А потом начнете знакомство с другими армиями по своему плану. Обо всех затруднениях и предложениях докладывайте прямо мне, незамедлительно.

Попытки прорвать вражескую оборону предпринимались не раз и не два, пока наконец 19 июня они не увенчались успехом. Ширина коридора, пробитого вдоль узкоколейки у Мясного Бора, не превышала восьмисот метров; кое-где он сужался до трехсот - четырехсот метров и потому простреливался насквозь всеми видами оружия.

Находившиеся в окружении войска общей численностью до 20 тысяч человек уже не являлись боеспособными. Они не смогли со своей западной стороны расширить коридор, закрепить его фланги. После того как была выведена большая группа раненых, к горловине потянулись все, кто находился поблизости. Беспорядочный отход не мог продолжаться долго - через два дня коридора не стало. Правда, еще дважды - утром 24 и в ночь на 25 июня - частям 59-й армии удавалось прорывать в кольце окружения узкую щель, через которую выходили шатавшиеся от изнеможения бойцы и командиры. Но на этом силы деблокирующих войск иссякли. Всего за июньские дни с плацдарма под Мясным Бором вышло к своим около 11 тысяч человек. Среди них не было командарма Власова.

Попытки разыскать и выручить Власова предпринимались еще долго - до середины июля. В этих поисках командованию фронта помогали партизаны, действовавшие в тылу врага. От них и поступило сообщение о том, что лишившийся армии командующий без сопротивления сдался гитлеровцам, перешел в стан врага.

Это известие так потрясло всех, что не хотелось верить ему. Невероятен был этот омерзительный поступок. Но, к великому сожалению, все подтвердилось. Мало того, вскоре мы узнали, что Власов начал формировать антисоветскую армию, вербуя в нее из числа военнопленных отъявленных негодяев, превратившихся в заклятых врагов нашей Родины. С тех пор слово “власовец” стало синонимом самого гнусного предательства.

А что касается изменника Власова, то он получил, как известно, по заслугам - закончил жизнь на виселице.

На физической карте северо-запада России река Волхов протянулась голубенькой жилкой от Ильмень-озера к Ладоге по сплошной зелени с черной подштриховкой, что означает: низменности и болота. Медленно и плавно катит река свои воды по двухсоттридцатикилометровому руслу, насыщая влагой окрестные земли.

Лесисто-болотистый Волховский фронт протянулся по верхнему и среднему течению реки, от Ильменя до Киришей, где (это уже известно читателю) резко, почти под прямым углом поворачивал влево, к юго-западному углу Ладожского озера. Но Волхов не являлся водоразделом между нашей и вражеской обороной. Линия фронта, начинаясь на восточном берегу у истока реки, в районе оккупированного Новгорода, затем переходила на западный берег. Дважды еще она выхватывала участки на правобережье, образуя у поселка Грузино и у Киришей два сравнительно небольших плацдарма - их занимал враг. Большая же часть левого, западного, берега находилась в наших руках.

В состав воссозданного фронта входили следующие силы: на новгородском направлении стояла 52-я армия, далее, от левого крыла к правому, держали позиции 59, 4, 54 и 8-я армии. 2-ю ударную вывели в тыл на отдых и переформирование. А на базе фронтовых военно-воздушных сил начала создаваться в июне 14-я воздушная армия.

Членом Военного совета фронта был в ту пору армейский комиссар 1 ранга А. И. Запорожец, начальником штаба - генерал-майор Г. Д. Стельмах, с которым мы быстро сработались.

Ну а что представляли собой инженерные войска, поступившие в мое распоряжение? Основу их составляли два сильных по тому времени соединения - 1-я и 3-я инженерно-саперные бригады. Кроме них имелось семь отдельных моторизованных инженерных батальонов - 3, 4, 5, 109, 135, 136 и 248-й и один минно-саперный, 539-й батальон. Пополнились войска и двумя мотопонтонными батальонами - 38-м и 55-м. Правда, один из них пришлось целиком направить на завод, где бойцы занялись изготовлением деревянных понтонных парков и других переправочных средств, в которых ощущалась острая нужда. Еще в состав войск входило два отдельных подразделения - гидророта, ответственная за водоснабжение, и маскировочная рота. И наконец, мы располагали весьма немногочисленным, неспособным удовлетворить все фронтовые нужды парком инженерных машин и инженерным складом фронта. Три филиала этого склада, так называемые летучки, находились в 4, 8 и 59-й армиях.

Если не считать мощной строительной организации, которой здесь явно недоставало, то в остальном силы инженерных войск фронта намного превосходили те, что мы имели в Одессе, Севастополе и на Керченском полуострове. Правда, и пространственный масштаб обороны здесь был иной - ее протяженность достигала 350 километров, учитывая все прихотливые изгибы фронтовой полосы. Это требовало более сложной и четкой организации руководства и управления войсками.

Так и посоветовал Мерецков, два дня я провел в расположении 59-й армии, а затем проехал по всем остальным участкам фронта. Познакомился с передним краем обороны в полосе каждой армии. Особых неожиданностей не встретилось - в целом ландшафт и природные условия остались теми же, что и в годы моей предвоенной службы в Ленинградском округе. Хотя, по правде говоря, тогда в этих местах мы бывали не часто. Укреплений здесь не строили (глубокий тыл!), учений не проводили. Потому я и знал бассейн Волхова намного хуже, чем, скажем, Карельский перешеек или прибалтийские районы.

Тягостное впечатление оставляли лесные заросли, где солнце, едва пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, так и не могло просушить мшистую землю. Изумрудные полянки на деле оказывались болотными хлябями, переходящими в коричневато-ржавые бездонные топи. В воздухе висели тучи комаров. Отсюда и пошло у наших бойцов - “комариный фронт”. Немцы выражались экзотичнее - “коричневые джунгли”. Это выражение часто мелькало в неотправленных письмах, изъятых у “языков”.

А сколько мук и ухищрений стоила любая саперная работа! Здесь и на сухих местах не отроешь под окоп положенные “метр десять” - уже через 30 сантиметров проступала вода. В Крыму нас мучил скальный, каменистый грунт, тут - вязкая, не имевшая формы жижа. Вместо окопов и ячеек приходилось ладить насыпи и площадки под огневые точки, причем зачастую в 70 - 100 метрах от оборонительной линии противника. Устраивали и дзоты на плотах, плавающих по болотам. Из жердей, бревен, хворостяных матов сооружали укрытия и блиндажи, использовали эти материалы для оборудования ходов сообщения. На многие километры тянулись гати и маневренные дороги, сделанные из деревянных решеток (ряжей).

Простор для инженерной выдумки открывался здесь колоссальный. Во многих местах на танкоопасных направлениях устраивались, как встарь, завалы и засеки из срубленных деревьев, густо нашпигованные минами. В 54-й армии, где среди инженерных специалистов оказалось немало призванных из запаса ленинградских архитекторов, знакомых со старинным русским зодчеством, в том числе и военным, строили деревянные заборы из двух рядов бревен с засыпкой грунта между ними. Но повсеместного распространения эти укрепления тогда еще не получили - они казались слишком трудоемкими и требовали очень большого количества леса.

Во все это был вложен огромный самоотверженный труд. И не только инженерных войск. Строили все - стрелки, артиллеристы, танкисты. Они сами оборудовали свои позиции, наблюдательные пункты и укрытия для боеприпасов. Всякая смена позиций была сопряжена с величайшими трудностями и начиналась с прокладки дорог. Без этого танк или пушка, чуть свернув с деревянной колеи, немедля увязали в трясине...

В общем, я не мог не отдать должного всему, что было сделано до сих пор. И все же прорех и недостатков обнаружилось немало. Начать с того, что на большинстве участков имелось всего по одному рубежу обороны, состоявшему из двух траншей (или, вернее, из того, что эти траншеи заменяло). А весь предшествующий опыт убеждал меня, что по-настоящему устойчивой может быть лишь оборона, располагающая по крайней мере двумя рубежами - передовым и основным.

Но и те рубежи, что имелись, не отличались, на мой взгляд, достаточной надежностью. Основа такой надежности - система, связывающая все позиции огневым взаимодействием. Я же видел повсюду отдельные, каждая сама по себе, артиллерийские, пулеметные и минометные позиции. Подобное построение обороны оказывалось несостоятельным перед силой огня и внезапностью маневра гитлеровцев. Близость же неприятельского переднего края грозила тем, что каждая одиночная огневая точка без поддержки остальных могла быть легко блокирована я уничтожена.

Поэтому первая задача, которую я поставил перед армейскими и дивизионными инженерами, потребовав немедленного ее выполнения, состояла в том, чтобы оборонительные рубежи на их участках сочетали систему огня всех видов оружия с характером местности и возможностями инженерного оборудования. Для этого требовалось в одних случаях поставить новые огневые сооружения, в других - переместить старые, в третьих - усилить оборону заграждениями и минными полями. Последующая задача заключалась в создании второго оборонительного рубежа.

К концу июня, как и было приказано, я доложил план усиления обороны фронта Мерецкову и Василевскому (Александр Михайлович еще оставался у нас). Каждая полоса обороны, согласно этому плану, представляла систему двух рубежей - передового и основного, а каждый рубеж состоял из двух позиций, удаленных одна от другой на полтора - три километра. Основой каждой позиции являлась система батальонных районов обороны и противотанковых опорных пунктов, включавших в себя площадки для оружия и танков и соединенных между собой ходами сообщения или сплошными деревоземляными укреплениями. При этом общая глубина оборонительной полосы дивизии достигала пяти - восьми километров. Между полосами намечалось создать промежуточные и отсечные позиции, чтобы в случае прорыва противника оставалась возможность активно контратаковать его фланги.

Особо оговорил я вопрос о создании армейских и фронтовой оборонительных зон. Ведь и при общей установке на наступательные действия никто не может поручиться, что противнику не удастся совершить глубокий прорыв и вынудить нас обороняться на рубежах нынешнего фронтового тыла.

И Василевский, и Мерецков согласились с моими доводами и приняли предложение создать армейские оборонительные зоны глубиной от 25 до 45 километров, а в удалении 60 - 80 километров от переднего края возвести фронтовой рубеж. Одновременно я поставил вопрос о при влечении дополнительной рабочей силы. Фронт нуждался в достаточно мощной строительной организации. И мне было обещано, что в самое ближайшее время в распоряжение инженерных войск поступит УОС - управление оборонительного строительства (так стали именовать УВПС, находившееся в подчинении фронтов).

План усиления обороны фронта разрабатывался штабом инженерных войск под руководством полковника С. В. Чекалина. Насколько я помню, это была наша единственная большая совместная работа. Вскоре Сергея Владимировича, как знатока Северного военного театра, назначили на Карельский фронт начинжем 19-й армии. А на его место Москва прислала полковника Михаила Ивановича Марьина, возглавлявшего в ГВИУ управление снабжения; он давно и упорно рвался на фронт.

В августе инженерная оборона была уже усовершенствована настолько, что командование сумело снять с передовой шесть дивизий. И это пришлось как нельзя кстати. Едва только завершился выход из окружения отдельных групп бойцов и командиров, не сумевших прорваться через коридор у Мясного Бора, а Ставка уже торопила фронт с подготовкой новой наступательной операции. Позади у ленинградцев осталась нечеловечески трудная зима, во время которой голод и мороз унесли многие тысячи жизней, а новая зима была не за горами. Блокаду необходимо было прорвать!..

В первые месяцы после вступления в должность меня одолевали заботы, связанные с заготовкой лесоматериалов, с удовлетворением потребностей войск в минно-подрывном имуществе, с организацией воздушной разведки и дешифрирования. И еще - со строительством маневренных дорог и мостов. Особенно на правом крыле фронта, где намечалось наступление.

Одна из причин, побудивших прорывать блокаду на этот раз близ ладожского берега, была очевидной. Всего 15 - 16 километров разделяли здесь Волховский и Ленинградский фронты. Именно поэтому операция представлялась небольшой по глубине и по срокам. Это позволяло надеяться на ее завершение до того, как немцы подтянут крупные силы с других участков. Ленинградцы должны были прорываться с берега Невы нам навстречу, что сулило ускорить дело.

Но на войне наименьшее расстояние - не всегда самое короткое. В полосе запланированного наступления противник обладал наиболее совершенной обороной. Он был хорошо оснащен землеройными, путепрокладочными и строительными механизмами, что позволяло быстро возводить необходимые инженерные сооружения. Каждый поселок был превращен в мощный опорный пункт; все проходимые участки местности держались под огнем дзотов, артиллерийских и минометных огневых точек, перекрывались линиями укреплений и минными полями. “Немецкое командование, - рассуждали мы, - уверено в своей обороне, в том, что и нам известна ее прочность, а потому удара здесь не ждет (с точки зрения немецкой военной психологии, которую мы знали уже неплохо, это был бы неразумный, бессмысленный шаг)”. Стало быть, мы могли рассчитывать на тактическую и оперативную внезапность. И это была вторая причина, по которой осуществлять прорыв решили именно здесь.

Успех наших действий во многом определяла скрытность подготовки. В район сосредоточения требовалось перебросить большое количество войск и техники. И оперативная маскировка перевозок, разработанная штабом, не уступала той, что была осуществлена под Одессой. Достаточно сказать, что эшелоны с воинскими частями направлялись из-под Малой Вишеры в сторону Москвы, якобы на Южный фронт, а потом кружным путем, через Вологду и Череповец, прибывали к месту назначения. В Вишере же с помощью маскировочных средств имитировалось скопление крупных сил.

Несмотря на постоянную воздушную разведку, гитлеровцы обнаружили признаки готовящегося наступления лишь за несколько дней до его начала.

Как я уже упомянул, на правом крыле шло интенсивное дорожное строительство. Дороги строились разных видов - отдельно для танков, отдельно для колесного и для гужевого транспорта. В одних случаях использовались ряжи, в других на поперечные жерди клались колеи из бревен и досок, в третьих на продольные лежни настилались поперечные жерди. Хорошими организаторами этих работ, внесшими в них немало усовершенствований, проявили себя начинж 8-й армии полковник А. В. Германович и его начальник штаба М. Н. Сафронов.

Фронт напряженно готовился к операции. Его полевое управление перебралось под Войбокало - небольшую станцию на железной дороге, ведущей из Ленинграда в Тихвин. Мы с начальником Штаба генералом Г. Д. Стельмахом и начальником оперативного отдела полковником В. Я. Семеновым занимались проработкой инженерного соразмерения предстоящего наступления. Планировали по месту и времени действия саперных подразделений по разграждению, по форсированию укреплений и уничтожению огневых сооружений. Определяли порядок переправы через речку Черную, по которой проходила линия фронта, и через Мойку, которую предстояло преодолеть позже. Исходя из этих наметок приводились в готовность инженерно-саперные и понтонный батальоны.

Местность в полосе нашего наступления благоприятствовала обороняющимся. К югу от побережья Ладожского озера простерлись торфяники, где до войны велись разработки. Затем начинались Синявинские высоты, верхняя отметка которых едва достигала пятнадцати метров. Здесь стояло село Синявино. С этих невеликих высот, являвшихся единственным во всей округе по-настоящему сухим местом, открывался хороший обзор; а окрестные низины простреливались с них всеми видами огня. Южнее начинались леса вперемежку с болотами, возвышалась насыпь, по которой тянулось полотно железной дороги Ленинград - Тихвин - Вологда. На этой дороге находилась станция Мга - от нее до Синявино не более восьми километров.

В направлении Синявино и Мги и был нацелен наш удар. Учитывая предшествующие уроки, командование фронта намеревалось нанести его массированными силами. Войска строились в три эшелона. Прорыв совершала 8-я армия, ее успех должен был развить 4-й гвардейский стрелковый корпус, а довершить разгром врага - 2-я ударная. Правда, армией она могла считаться лишь номинально. В ее составе после переформирования находились одна дивизия и одна бригада. И все же, по данным разведки, на участке наступления мы превосходили противника в живой силе в три раза, в танках - в четыре, в артиллерии - в два. Лишь немецкая авиация господствовала в воздухе. На всем протяжении операции нам должны были помогать артиллерия и авиация Ленинградского фронта. Им предстояло связывать противостоящие войска и препятствовать использованию последних против наших наступающих частей. В случае, если у нас произойдет заминка, планировалось форсирование действий и удар навстречу нам с ленинградского плацдарма.

Утром 27 августа после двухчасовой артиллерийской подготовки началась Синявинская наступательная операция.

Противнику не удалось обнаружить до срока наши намерения. Но и мы тоже оставались в неведении относительно его приготовлений: наша разведка сработала не лучшим образом.

Во второй половине августа из донесений партизан стало известно об усилившихся перевозках во вражеском тылу. Что они означают, оставалось неясным. Запросили Москву, но удовлетворительного ответа не получили. Лишь 29 августа, на второй день прорыва, стало кое-что проясняться, В бой с нашими частями вступила 180-я немецкая дивизия из 11-й армии Манштейна, еще недавно действовавшей в Крыму.

Не сразу и не вдруг стало известно то, что планировал враг. А планировал он не более и не менее, чем генеральный штурм Ленинграда. Гитлеровцы торопились стабилизировать положение на северо-западе, чтобы сосредоточить свои усилия на юге, где разгоралась Сталинградская битва и шло сражение на Северном Кавказе.

Переброску дивизий из Крыма немцы начали после захвата Севастополя. Сначала их направляли на короткий отдых в Кенигсберг. Там же отрабатывались действия по ведению уличных боев в крупном городе, и дивизии следовали под Ленинград. Туда же доставили из-под Севастополя артиллерию особой мощности, в том числе батарею 615-миллиметровых мортир и 800-миллиметровую сверхпушку “Дору” (кстати, дебют “Доры” под Ленинградом не состоялся: во время монтажа после дальней перевозки она попала под удар ленинградских артиллеристов).

Всего к концу августа в группу армий “Север” поступило 12 дивизий из состава 11-й армии, бригада СС и 8-й авиакорпус генерала Рихтгофена, предназначенные для участия в операции по захвату Ленинграда, получившей кодовое название “Нордлихт” (“Северное сияние”). В указаниях, относящихся к ее проведению, Гитлер писал: “Задача: 1-й этап - окружить Ленинград и установить связь с финнами; 2-й этап - овладеть Ленинградом и сровнять его с землей”. К руководству операцией решили привлечь “покорителя крепостей” генерал-фельдмаршала Манштейна. Об общем ее замысле Манштейн поведал после войны в книге “Утерянные победы”.

<

“На основе наблюдений, - писал он, - нам стало ясно, что наша армия ни при каких обстоятельствах не должна быть втянута в боевые действия в черте города Ленинграда, где бы наши силы быстро растаяли...

Замысел штаба армии заключался в том, чтобы, используя вначале сильнейшее артиллерийское и авиационное воздействие на противника, прорвать силами трех корпусов его фронт южнее Ленинграда, продвинувшись при этом только до южной окраины самого города. После этого два корпуса должны были повернуть на восток, чтобы с ходу внезапно форсировать Неву юго-восточнее города. Они должны были уничтожить противника, находившегося между рекой и Ладожским озером, перерезать путь подвоза через Ладожское озеро и вплотную охватить город кольцом также и с востока. В таком случае захвата города можно было бы добиться быстро и без тяжелых уличных боев... ”.

Манштейн со своим армейским управлением появился под Ленинградом как раз в тот день, когда Волховский фронт начал наступление на Синявино. Оно-то и спутало все карты фашистского генерал-фельдмаршала.

Наше наступление, однако, развивалось не с тем успехом, на который мы рассчитывали. Хотя к исходу второго дня советские частя и подошли к Синявино, дальнейшее продвижение застопорилось. Бои приняли крайне ожесточенный характер. Противник быстрее, чем мы предполагали, подбросил к месту прорыва свежие соединения (тогда-то мы и узнали, что войска 11-й немецкой армии появились под Ленинградом). Мало того, из Крыма продолжали поступать новые дивизии.

О перипетиях этого трудного сражения можно прочитать, например, в воспоминаниях К. А. Мерецкова “На службе народу”. Повторяться нет необходимости. Скажу лишь о самом главном.

Наибольшая глубина нашего прорыва достигла девяти километров. 3 сентября Невская Оперативная группа Ленфронта попыталась нанести удар нам навстречу, но вражеская артиллерия и авиация воспрепятствовали форсированию Невы. 26 сентября атаку повторили, и ценой невероятных усилий ленинградцам удалось захватить два небольших плацдарма на восточном берегу реки в районе Московской Дубровки. Но к этому времени силы волховчан иссякли, и командование фронта отдало приказ отводить войска за Черную речку.

Прорвать блокаду не удалось и на этот раз. Были моменты, когда два наших фронта разделяли каких-нибудь пять-шесть километров. Но они стали непреодолимыми. Накал встречных боев, казалось, достиг предела. Артиллерийский огонь сметал леса, а то, что оставалось от них, - горело. Горели и торфяные болота. Едкий дым стлался над полем сражения...

Синявинская операция не решила поставленной задачи. Но случилось так, что она выполнила другую, хотя и не предусматривавшуюся нами, но не менее важную. С 4 сентября Манштейну пришлось оставить все приготовления к штурму Ленинграда и возглавить действия фашистских войск по отражению удара Волховского фронта, В эти действия была вовлечена и вся 11-я армия противника.

<

“И вот вместо запланированного наступления на Ленинград развернулось “сражение южнее Ладожского озера”, - писал в той же книге Э. Манштейн. - Если задача по восстановлению положения на восточном участке фронта 18-й армии и была выполнена, то все же дивизии нашей армии понесли значительные потери. Вместе с тем была израсходована значительная часть боеприпасов, предназначавшихся для наступления на Ленинград. Поэтому о скором проведении наступления не могло быть и речи”.

Да, о наступлении противника на Ленинград не могло быть даже речи. Как показали дальнейшие события, этот вопрос больше и не возникал. В сражении на шлиссельбургско-синявинском выступе гитлеровцы потеряли около 60 тысяч человек, 260 самолетов, 200 танков, 600 орудий и минометов. В немецких ротах, действовавших против нас, оставалось по 18 - 20 солдат. Но не только на судьбе Ленинграда сказалось “сражение южнее Ладожского озера”. Косвенно повлияло оно и на обстановку под Сталинградом. Немецкое командование не решалось теперь ослабить группу армий “Север”. Наоборот, оно пополняло свои войска на северо-западном направлении свежими соединениями, в которых остро нуждались силы вермахта, участвовавшие в битвах на Волге и на Кавказе.

Прорыв

Засечная черта. - Под кодом “Искра”. - Дорога победы. - Киришский подкоп. - Друзья-товарищи. - Будничная работа. - “Мельница” и наступление на Мгу

Любой армии, вступившей в войну, приходится если не переучиваться, то доучиваться, пополнять свое боевое “образование”, применяясь к особенностям противника. И успех сопутствует тому, кто умеет быстро извлекать уроки из собственных успехов и неудач, учиться у врага, гибко использовать его опыт. Нет большего заблуждения, чем пренебрегать неприятельским опытом на том лишь основании, что он не наш (так же как и, наоборот, копировать все без разбору, преувеличивать ценность чужой мысли). Сила Красной Армии состояла, в частности, и в том, что мы воспитывались в духе неприятия обеих крайностей. В большом и в малом.

Я уже говорил, что на правом крыле фронта, в 54-й армии, было возведено несколько оборонительных сооружений в виде заборов из двух рядов бревен с засыпкой грунта между ними и что практика эта была чисто местной: такое строительство представлялось излишне трудоемким и неэкономичным. Но, должен признаться, не только эти обстоятельства вызывали скепсис. Слишком уж необычными казались такие заграждения, не предусмотренные ни одним из предвоенных наставлений. Не удивительно, что идея их постройки пришла в голову не кадровым военным, которым в подобных случаях, не будем таить греха, труднее отрешиться от уставных, традиционных представлений, а людям, призванным из запаса, более склонным действовать “не по правилам”. Автором необычного проекта выступил дивинженер 44-й дивизии капитан В. С. Сорокин, выпускник Ленинградского железнодорожного института.

Единственное, что меня смущало, - это отсутствие данных о боевой эффективности деревянных заборов: противник ни разу не пытался наступать на участке, где мы возвели эти заборы. А если бы он попытался? Выдержали бы эти, по существу, средневековые конструкции, удары артиллерии и авиации, натиск танков? Устояли бы против современных боевых средств и методов ведения войны? Не помешали бы в случае загорания огонь и дым?

Ответ на эти вопросы дала Синявинская операция.

Когда наши атаковали противника в районе рощи, носившей на картах название “Круглая”, они натолкнулись на рубеж, оборудованный деревоземляными заборами, очень похожими на те, что имелись у нас. Наступавшее соединение с трудом прорвало укрепление. Но за ним, метрах в двухстах, оказалась вторая линия в виде такого же забора. Прорвать эту линию наша дивизия не сумела.

Узнав об этом, я тотчас выехал в передовые порядки наступавших. Облазил и ощупал первый прорванный рубеж. Внимательно осмотрел в бинокль все находившиеся в поле зрения деревоземляные укрепления: заборы, блиндажи, огневые позиции. Оказалось, мысль у немцев работала в том же направлении, что и у нас. Только они сделали больше. Думаю, не последнюю роль в этом сыграла лучшая оснащенность инженерной техникой. Проблема трудоемкости работ у них и у нас стояла по-разному.

Что ж, перенять и развить опыт противника было не грешно. Тогда-то и появилась мысль: создать по всему фронту, по низким болотистым местам сплошную линию деревоземляных укреплений, подобие засечной черты, которая в XVI веке защищала Русь с юга от татарских нашествий. Задача, что и говорить, была масштабная, сложная, требовавшая больших затрат труда, сил и средств. Приступить к ее решению немедленно мы не имели возможности: на повестке дня стояли более неотложные дела, приковавшие все внимание.

Но и откладывать реализацию идеи в долгий ящик не хотелось. Ведь “засечная черта” открывала возможность высвободить из обороны не одну дивизию, нужную для активных, наступательных действий фронта. Поэтому для начала было решено построить в полосе 54-й армии нечто вроде испытательного полигона - там имелся и некоторый опыт и подходящие люди. Им-то и предложили как следует изучить немецкие укрепления, сопоставить их со своими и создать наиболее эффективные оборонительные сооружения.

Бывший архитектор Л. А. Тимофеев с переднего края и с нейтральной полосы сделал десятки зарисовок неприятельских деревоземляных заборов, огневых точек и наблюдательных пунктов. Другой бывший архитектор, дивинж 177-й дивизии капитан Н. А. Солофненко, внимательно ознакомился с ними и с тем, что уже было сделано в 44-й дивизии его коллегой В. С. Сорокиным. Солофненко принадлежал к числу знатоков русского деревянного зодчества, в том числе и военного. Он прекрасно представлял себе, как выглядели древние крепости, сложенные из бревен, каким образом их возводили, и с удовольствием взялся за разработку собственных проектов.

На участке 177-й дивизии решили возвести показательную оборонительную полосу, оборудованную деревоземляными сооружениями. Проекты Николая Алексеевича Солофненко были рассмотрены, их признали тактически грамотными и инженерно обоснованными. Командир дивизии полковник А. Г. Козиев с пониманием и интересом отнесся к поставленной задаче. Большую помощь Солофненко оказал начальник техотдела штаба инжвойск фронта Н. Н. Рендель (в послевоенные годы - главный архитектор Риги) - он руководил разработкой конструкций основных оборонительных сооружений.

И работы, взятые под личный контроль комдивом, закипели. Ежедневно на них выходили сотни бойцов...

Только лишь завершилась Синявинская операция, как началось планирование нового наступления в целях прорыва ленинградской блокады. Как и в прошлый раз, к операции привлекались оба фронта: Ленинградский и Волховский. Координировать их действия Ставка назначила К. Е. Ворошилова и Г. К. Жукова. Они и прибыли к нам для подробного ознакомления с обстановкой.

В конце октября К. А. Мерецков побывал в Ленинграде у Л. А. Говорова и обсудил с ним порядок взаимодействия. Прорыв намечался все там же, на шлиссельбургско-синявинском выступе. Только на этот раз решили пробиваться еще ближе к ладожскому берегу, там, где было самым узким бутылочное горло. Стрелы встречных ударов на картах протянулись к двум безымянным рабочим поселкам торфоразработчиков, обозначавшимся номерами пять и один (первый поселок располагался в четырех километрах севернее Синявино, второй - в семи).

Скрупулезно проанализировали ошибки и просчеты предшествующей операции. С их учетом разрабатывали артиллерийское сопровождение наступления. Готовились к мощному массированию сил на направлении главного удара. Разведка на этот раз сработала неплохо, и мы с достаточной достоверностью знали, что противостоять нам будут пять полностью укомплектованных дивизий 18-й армии, которые могут быть поддержаны четырьмя дивизиями из оперативного резерва.

Основу нашей ударной группировки составляла 2-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта В. З. Романовского. В ударную группировку Ленинградского фронта входила 67-я армия.

Совместный план командования двух фронтов был представлен на рассмотрение в Ставку, и примерно через месяц его утвердили. В то время крупные операции стали получать кодовые наименования. Прорыв ленинградской блокады был зашифрован под кодом “Искра”. Проведение операции назначили на январь.

К тому времени, когда началась разработка “Искры”, в составе нашего фронтового командования произошли изменения. Был отозван в Москву Г. Д. Стельман (его нашли целесообразным использовать на работе в Академии Генерального штаба). Новым начальником штаба фронта стал генерал-майор М. Н. Шарохин. Члена Военного совета А. И. Запорожца сменил корпусной комиссар, а с декабря - генерал-лейтенант Л. З. Мехлис.

Произошли к тому времени изменения и в моем собственном служебном положении. Я получил звание генерал-лейтенанта инженерных войск. Конечно же не мог я не радоваться этому событию, столь знаменательному для каждого военного человека. К тому же я как бы получал дополнительный ориентир, показывающий, что иду верным путем, что в отведенных мне пределах ответственности действую без серьезных ошибок.

Весь декабрь прошел в подготовке к операции. Как и в прошлый раз, большое значение придавалось оперативной маскировке и дезинформации противника. Мы старались создать у него впечатление, что готовим удар на новгородском направлении. В наших мастерских изготовили макеты 120 танков, 120 орудий, чучела 100 лошадей и 1000 бойцов. К станциям, от которых единственно возможный путь наступления лежал в сторону Новгорода, потянулись эшелоны. На открытых платформах размещалась “боевая техника” и сопровождавший ее “личный состав”. На станциях назначения происходила выгрузка.

Все это фиксировалось вражеской воздушной разведкой. А ночью макеты разбирали, грузили в закрытые вагоны, и поезда трогались в обратный путь. Всего таким необычным образом было использовано 49 эшелонов.

Но главные усилия тратились, конечно, на подготовку людей к боевым действиям. Мы с Мерецковым хорошо помнили, как три года назад, после первой неудачи при штурме линии Маннергейма, войска вынуждены были прервать наступление и приступить к тренировкам на местности. Тогда это во многом предопределило последующий успех. Такой же метод отработки действий каждого подразделения и каждого бойца в условиях, имитирующих реальное поле боя, был использован и здесь.

В основе тактики наступления на укрепленную полосу противника лежали действия в составе штурмовых отрядов. Они состояли из саперов, автоматчиков, пулеметчиков, огнеметчиков; входили в их состав также артиллерия сопровождения и танки. Саперам предстояло идти первыми - разведывать и разграждать от мин и других препятствий путь остальным бойцам, включаться в бой, используя при необходимости подрывное имущество.

Силами инженерных частей были быстро сооружены учебные городки, воспроизводящие те узлы обороны и опорные пункты, которые, по данным аэрофотосъемки, лежали на пути нашего наступления. Городки включали в себя ледяной вал (морозы уже трещали вовсю), макеты дзотов и других боевых сооружений. Тренировку в городках прошли все 83 штурмовых отряда, созданных для участия в операции, а кроме того, 14 отрядов и групп сопровождения танков.

Усиленная учеба проводилась и в инженерных частях, которых порядком прибавилось к началу операции. В числе пополнений, присланных Москвой, прибыла еще одна, третья по счету бригада под командой полковника Г. А. Булахова. Всего же к инженерному обеспечению “Искры” мы смогли привлечь уже 30 инженерных батальонов - и отдельных, и входивших в состав бригад (и это помимо дивизионных санбатов и полковых саперов!).

Из имеющихся сил было создано 32 дорожно-мостовых отряда, которым предстояло следовать вплотную за наступавшими полками, а также резервные отряды разграждения и подвижные отряды заграждений. Им тоже необходимо было отработать свои боевые обязанности, чтобы действовать в полном согласии с пехотой и другими родами войск.

Так закладывался фундамент того взаимодействия, на котором строится все здание инженерного соразмерения операции. Другие, более высокие и сложные его элементы отрабатывались на сборах комсостава и командно-штабных занятиях с участием инженерных начальников и командиров саперных частей.

Конечно, времени на подготовку, как всегда, хотелось бы иметь больше. Но и того, что было отпущено, оказалось не так уж мало. Наблюдая за ходом занятий, мы проникались уверенностью, что все получится хорошо, что в бою и командиры и подчиненные будут знать свое место, не оплошают, не растеряются. Да и с оснащением оружием, со снабжением боеприпасами дело обстояло куда лучше, чем три месяца назад.

Вот когда мне припомнился разговор с Воробьевым об организационных изменениях в войсках, за которыми стояли новые возможности оправлявшегося от тяжких потерь народного хозяйства и набиравшей высокие темпы военной промышленности. Трудовой подвиг тыла приносил щедрые плоды Мы получили многое, хотя главные битвы, решавшие судьбы Родины, гремели не здесь, а в междуречье Волги и Дона, на Северном Кавказе...

В полосе встречного удара суммарные силы обоих фронтов доводились до такой численности, которая создавала превосходство над врагом в людях в 4, 5 раза, в артиллерии - в 6 - 7, в танках - в 10 раз и в самолетах - в 2.

Незаметно подошел новый, 1943 год. А там наступило и 12 января - день, когда в 9 часов 30 минут должна была вспыхнуть “Искра”. И она вспыхнула в громе артиллерийско-авиационной подготовки, которая не смолкала в течение двух часов.

Операция началась. Волховчане и ленинградцы двинулись навстречу друг другу. Саперы без заминки прокладывали путь пехоте и танкам. Находясь на КП 2-й ударной, я получал доклады, свидетельствующие о том, что инженерные войска выполняют задачи по обеспечению переправ по льду Черной речки и по разграждению препятствий в полном соответствии с намеченным планом.

С самого начала камнем преткновения, как и в прошлый раз, стала роща Круглая. Рощей она оставалась скорее по названию, чем по сути - почти овсе деревья и в ней были срезаны артогнем. Но деревоземляные заборы, восстановленные фашистами, по-прежнему служили серьезной преградой на подступах к Круглой. Однако мы уже отработали способы преодоления таких укреплений.

Гитлеровцы сопротивлялись умело и отчаянно - так, словно обороняемая земля была им чем-то особенно дорога. Их необычное упорство, как оказалось, было связано с приказом командующего 18-й армией генерал-полковника Г. Линдемана.

<

“Для прочности советского строя, - писал он, - владение Ленинградом имеет такое же значение, как оборона Москвы или бои под Сталинградом... Если мы не удержим приволховский плацдарм и Новгород, мы проиграем войну, если мы удержимся на этом рубеже - мы войну выиграем”.

Эсэсовцы, настроенные соответствующим образом своим командующим, дрались за Круглую рощу с фанатизмом смертников.

А вот кто действительно сражался за свою родную землю, кто шел в бой со святой верой в правое дело, кто готов был не щадить жизни во имя избавления ленинградцев от мук - так это наши бойцы. И конечно же нравственная, духовная сила была всецело на их стороне.

Жестокий бой не утихал весь день. Но противник не смог сдержать наступательного порыва волховчан, и к вечеру узел сопротивления был взят.

В сражении за Круглую геройски действовали не только стрелки, артиллеристы, танкисты, но и саперы. Здесь отличились бойцы 136-го отдельного мотоинженерного батальона. На поле боя, неся немалые потери под огнем врага, они вернули в строй 15 танков, затонувших в болоте. На этом же участке саперы вывели в тыл 4 поврежденных тяжелых танка КВ и 27 Т-34, а еще 12 КВ подготовили к эвакуации.

За четыре дня боев саперы этой части обнаружили и обезвредили более 560 противотанковых мин, 86 из которых имели устройство на неизвлекаемость...

В течение 13 и 14 января в сражение вводился второй эшелон наступавшей ударной армии. Наши части достигли Рабочего поселка № 5. К нему же пробивались с запада воины Ленфронта. Их поддерживала авиация и морская артиллерия Краснознаменного Балтфлота.

Немецкое командование перебрасывало в помощь оборонявшимся свежие соединения, пытаясь изменить ход событий в свою пользу. Но тщетно. Боевое искусство советских войск заметно возросло. Они не пытались теперь, как бывало раньше, брать в лоб все узлы сопротивления, а обходили их, оставляя у себя в тылу и прочно блокируя. А отрезанную от своих неприятельскую группировку, прижатую к ладожскому побережью, рассекали на части и уничтожали. В тыл ей к тому же неожиданно ударила лыжно-стрелковая бригада волховчан, совершившая марш-бросок по льду озера.

Все это придавало операции динамику, исключало ее превращение в затяжную, что и было предусмотрено нашим планом. Немцы не поспевали перебросить к местам боев достаточно крупные силы с других участков. А те свежие дивизии из ближнего резерва, которые им удалось ввести в дело, ничего уже решить не могли.

18 января войска Ленинградского фронта прорвались к Рабочему поселку № 5, уже занятому частями Волховского фронта. В тот же день воины обоих фронтов пробились к Рабочему поселку № 1. Свершилось! Вражеская блокада Ленинграда была прорвана! Теперь ленинградский плацдарм соединял с Большой землей двенадцатикилометровый коридор. Ширину он имел небольшую - от 8 до 12 километров. На севере его ограничивала береговая черта Ладожского озера, на юге - линия фронта, проходившая севернее поселка Синявино (железнодорожная станция с тем же названием оказалась в наших руках).

Конечно, нам хотелось, чтобы этот коридор был пошире. Но развить успех к югу не удавалось. Гитлеровцы продолжали доставлять сюда свежие силы и прочно удерживали Синявинские высоты. Мало того, судя по всему, противник не терял надежды восстановить блокаду. Поэтому 67-й армии Ленфронта и нашей 2-й ударной было приказано перейти к жесткой обороне на отвоеванном рубеже.

Утро 19 января я встретил в Рабочем поселке № 5, вернее, среди руин этого поселка. Перед глазами стояли крепко врезавшиеся в память картины вчерашней встречи ленинградцев и волховчан. Радость была огромной. Многие воины не могли сдержать слез и не стыдились их. И чувство исполненного долга заставляло каждого из нас особенно четко увидеть те большие заботы, которые встали сразу после прорыва во весь свой рост. Предвидя победный исход операции “Искра”, Москва заранее поставила задачу: в минимально короткий срок проложить через пробитый коридор автомобильную и, главное, железную дороги. Сюда, к месту работ, уже начали прибывать части дорожно-эксплуатационных войск центрального подчинения, 2-е управление военно-восстановительных работ, части железнодорожных войск и специальные формирования НКПС.

Все это самым непосредственным образом касалось инженерных войск Волховского фронта. На мою долю выпало принять меры к тщательной разведке и разминированию полосы, по которой должны были пройти обе трассы. Некоторые ее участки пересекали плотные минные поля. Работы саперам здесь хватало. Сделав необходимые распоряжения, я приказал докладывать об их выполнении через каждые два часа. А начальнику разведки инжвойск майору Д. К. Жеребову велел в трехдневный срок изучить укрепления и огневые позиции противника в полосе, примыкающей к коридору. Не вызывало сомнения, что враг попытается помешать артогнем проведению строительных работ, и важно было заранее подготовиться к контрбатарейной борьбе.

Строители сразу принялись за дело. Они шли по пятам саперов. В помощь строителям мы выделяли значительную часть людей из 19-го УОСа. Огневые налеты немцев, пытавшихся сорвать прокладку дорог, немедленно пресекались ударами наших батарей.

Всего через 17 суток после начала работ по железнодорожной колее прошел первый эшелон. И это сразу внесло изменения в жизнь исстрадавшегося Ленинграда. В городе увеличили пайки. Значение этого события для ленинградцев трудно переоценить. Но еще большую роль сыграла открывшаяся перспектива: от жителей осажденного города отступила мрачная тень смертельно голодной зимы. Заработала устойчивая магистраль на суше! А еще раньше, до ледостава, по дну Ладожского озера удалось проложить высоковольтный кабель и трубопровод. Благодаря этому электроэнергия и жидкое топливо с Большой земли согревали город теплом, увеличивали производственную мощность его предприятий.

Трудный ладожский путь снабжения ленинградцы называли Дорогой жизни, а новую коммуникацию - Дорогой победы. “Не просто выжить, а непременно победить!” - таков был символический смысл этого названия...

Тяжело далась нам эта новая дорога. Но каких усилий и подлинного героизма требовала ее эксплуатация от железнодорожников! Составы приходилось водить под бомбежкой и артогнем. Осколки настигали и машинистов, и кочегаров, и кондукторов. Ремонт путей зачастую делался подручными средствами, на живую нитку. А сама колея, проложенная по торфяным болотам! С наступлением лета составы, вопреки всем существующим правилам и представлениям, двигались по ступицу в воде. И все-таки они шли, дорога работала, спасая людей, приближая час победы!..

С прорывом блокады очень популярным стало у нас выражение: “Осаждающий осажден, окружающий окружен”. Не помню уже, кто первый произнес такие слова, да в общем-то это и не важно. Важно иное. Сложная конфигурация линии фронта действительно выглядела теперь так, что именно 18-ю армию, составлявшую левое крыло группы армий “Север”, в полном смысле можно было считать и осажденной и окруженной - в той же мере, что и ленинградский плацдарм. Это был случай, когда ответ на вопрос, кто кого окружает, давало не взаиморасположение противоборствующих войск, а осознание ими своего положения, их настроенность на оборону или на наступление. И не случайно, что тогда активность в ведении боевых действий под Ленинградом была присуща именно советским войскам.

Поворот к этому перелому происходил постепенно, шаг за шагом. Неудачная Любанская операция. Частично удачная Синявинская, явившаяся шагом вперед в боевом оснащении войск, в управлении ими. И вот - победная “Искра”, в которой мы достигли и равенства с противником в смысле качества дивизий, и превосходства над ним в военном искусстве.

То, что произошло в гигантском масштабе под Сталинградом, свершилось и здесь, но в более скромных рамках, отвечавших имевшимся силам и поставленным перед ними реальным задачам. Неписаные законы Великой Отечественной войны начали работать в нашу пользу!

Читатель уже знает, что на правом, восточном, берегу Волхова гитлеровцы удерживали два плацдарма - под Киришами и в районе села Грузино. Удерживали с огромным упорством, очевидно рассматривая их как форпосты будущего наступления, мысль о котором еще не покинула их. У нас тогда мало кто знал об этих двух клочках захваченной врагом земли, за исключением, может быть, самих волховчан. Зато в фашистской Германии, особенно в Восточной Пруссии, о них было хорошо известно, так как многие немецкие дивизии, формировавшиеся в Кенигсберге, получали боевое крещение именно на волховских плацдармах. Солдатам и офицерам, побывавшим в Грузино или Киришах, воздавались в Кенигсберге особые почести. Об этом написал в своей книге “Коричнево-зеленый фронт на Волхове” обер-лейтенант Гюнтер Хейбинг.

<

“Для нас же оба эти плацдарма были как бельмо на глазу. Особенно Кириши. На этой прибрежной полоске земли шириной в пять и глубиной в два километра имелось слегка возвышенное место, покрытое рощей, которую называли Высокой. Возвышенность господствовала над местностью и закрывала от наших глаз неприятельские переправы через Волхов. Тот, кто владел этим пятачком, имел немало тактических и оперативных выгод.

Для ударов по Киришам и Грузино мы не скупились на боеприпасы даже тогда, когда испытывали большую нужду в них. Только с 4 по 15 июня 1942 года по одному лишь киришскому пятачку было выпущено более сорока тысяч снарядов и мин. Мы уничтожили 18 артиллерийских и минометных батарей, вывели из строя около 850 солдат и офицеров, но атаки нашей пехоты противник отбил”.

В июле - августе была сделана еще одна попытка овладеть Киришами. Но и она не привела к успеху. Вот тогда-то начальник отдела заграждений штаба инжвойск фронта С. П. Назаров (о нем я еще расскажу подробней) и предложил совершить, как это было принято давным-давно, минный подкоп под Высокую рощу.

Принять предложение Назарова не торопились, но в конце концов одобрили его. В ноябре развернулись сложные и очень трудоемкие работы. Возглавил их один из инициаторов деревоземляного строительства начинж 44-й дивизии В. С. Сорокин, ставший к тому времени майором.

В наиболее близком от Высокой рощи месте мы соорудили ночью просторный и глубокий блиндаж, связанный ходом сообщения с первой траншеей. Из блиндажа по азимуту определили общее направление подкопа. После этого начали проходку подземной галереи. Сечение ее было невелико - всего 1, 5 на 1, 2 метра. Работы велись вручную: лопата, топор, пила, лом да кирка - вот и весь инструмент, которым располагали саперы. Затея с подкопом могла увенчаться успехом лишь при соблюдении полнейшей скрытности. Поэтому работать надо было только бесшумно и совершенно незаметно. Именно поэтому грунт выносили в мешках, рассыпали по ближайшим воронкам и маскировали снегом.

Вскоре в галерее появились грунтовые воды. Стало не хватать кислорода. Тускло светили в забое лампочки, питавшиеся от автомобильных аккумуляторов.

Саперами 61-го батальона 44-й дивизии, отрывавшими галерею, руководили командиры рот старшие лейтенанты Смирягин и Рогожкин, лейтенант Груздев и начальник штаба батальона капитан Кудинов. Под их началом было две команды из двенадцати человек, которые менялись через три дня.

В начале января 1943 года я побывал на КП 1-го батальона 305-го полка, в полосе которого велся подкоп. Видел Сорокина. Майор принадлежал к числу начальников, которые не любят руководить делом издали (этим качеством он отличался и после войны, являясь главным инженером Ленинградского метрополитена). Виктор Семенович только что вернулся из забоя. Его брюки, сапоги, ватник были покрыты густым слоем смерзшейся грязи. Он подробно доложил мне о ходе работ...

После проходки 180 метров в конце галереи устроили взрывную камеру. Саперы уложили в ней более 30 тонн взрывчатки. Затем предстояло выполнить наиболее опасную часть работы. Удалив всех людей, Сорокин вдвоем со Смирягиным смонтировал взрывные сети, ведущие от заряда к подрывной машинке.

Взрыв назначили на праздничное утро 23 февраля 1943 года - в День Красной Армии. Предварить его должны были два отвлекающих взрыва - на железной дороге и у деревни Плавницы. В двухстах метрах от нашей передовой траншеи саперы оборудовали исходную позицию - траншею для сосредоточения автоматчиков, которым поручалось захватить Высокую рощу после того, как сработает заложенная мина.

Около семи утра я в последний раз связался по телефону с Сорокиным.

Все готово, товарищ генерал! - доложил он.

Ну, ни пуха ни пера. Действуйте! В небо рядом с КП, на котором я находился, взмыли две красные ракеты. Справа, под Плавницей, - две зеленые. Прогремели отвлекающие взрывы. В 7. 00 наш КП, от которого до Высокой рощи был добрый километр, содрогнулся как при землетрясении. Тяжелый гром прокатился над землей. Мы выскочили из блиндажа. Над рощей, а точнее, над тем, что от нее осталось, оседал громадный черный гриб взрыва.

Штурмовой батальон автоматчиков 44-й дивизии и сопровождавшие их саперы броском достигли немецкого опорного пункта, располагавшегося в Высокой роще. Взрыв начисто разрушил его, уничтожив весь гарнизон. Нашим бойцам пришлось ползком пробираться по вздыбленному грунту. Потерь они не понесли - тех, кто мог оказать сопротивление, не осталось в живых. Батальон закрепился на новой позиции. Киришский плацдарм врага уменьшился в размерах. А главное, его переправы были теперь видны как на ладони. Артиллеристы поспешили оборудовать на отвоеванной земле НП, чтобы открыть прицельный огонь по переправам.

Гитлеровцы опомнились только через час и начали из-за Волхова артобстрел бывшей рощи. Завязалась артиллерийская дуэль. Потом после сильных воздушных налетов противник дважды бросался в яростные атаки на нашу новую позицию. Но обе атаки удалось отразить с большим уроном для неприятеля. После этого он был вынужден примириться с потерей важной позиции.

Воронка, появившаяся на месте взрыва, оказалась диаметром 80 и глубиной 20 метров. Весной ее заполнили талые воды, и на этом месте образовалось небольшое озерцо удивительно правильной круглой формы.

О киришском подкопе стало известно и в гитлеровском рейхе. Одна из фашистских газет брюзжала: “Русские на Киришском рубеже предприняли варварские способы ведения войны - подкопы и взрывы времен осады крепостей”. Сетования гитлеровского писаки на “варварство” выглядели смехотворно. Что же касается воскрешенного из прошлого века способа минной борьбы, оказавшегося сопоставимым по эффекту с радиотелефугасом, то сам этот факт лишний раз подтверждал, что новым может стать и хорошо забытое старое.

Разумеется, экзотические боевые приемы использовались на войне не часто. А вот заимствовать для боевых надобностей опыт из других сфер жизни приходилось. В армии имелись подразделения служебных собак, предназначенные не только для охраны войскового имущества. У нас на Волховском фронте существовал батальон специально обученных служебных собак - искателей мин. Это были животные, обладавшие замечательным обонянием. Они прекрасно справлялись с делом в тех случаях, когда оказывался бессильным индукционный миноискатель, не реагирующий на фугас или мину в деревянном корпусе, и безошибочно улавливали запах взрывчатки. Такие дрессированные псы являлись верными помощниками минеров до конца войны.

В составе фронта имелось еще одно не совсем обычное формирование, само название которого указывало на его связь с одной из сугубо мирных наук. Речь идет о приносившем большую пользу военно-геологическом отряде. Специалисты этого отряда вели геологическую разведку для боевых нужд фронта: участвовали в полетах над занятой врагом территорией и в дешифрировании аэрофотоснимков, сопоставляли данные съемок с собственными наблюдениями. Благодаря их работе на картах появлялись обозначения участков, на которых могла быть проложена надежная дорога, или пометки, указывающие на слабый грунт, по которому не следует пускать тяжелую технику. Они же представляли обоснования, необходимые для размещения гидротехнических сооружений, аэродромов, мостов.

До сих пор не могу понять, почему специалисты отряда и его начальник не считались военнослужащими - им не присваивали воинских званий, на них не распространялись права и льготы, предусмотренные для военнослужащих...

Оба эти нестандартные формирования входили в состав инженерных войск. И сам этот факт лишний раз свидетельствует о том, сколь широк был диапазон задач, которые приходилось решать инженерным начальникам фронта и их штабу. И хотя количество наших основных традиционных частей продолжало расти, хотя управлять ими становилось все сложнее, штаб вполне успешно справлялся о нелегкой нагрузкой. В нем подобрались прекрасные люди - знающие, изобретательные, энергичные. Я уже называл начальника отдела заграждений майора С. П. Назарова, которому принадлежала идея киришского подкопа. Наша первая встреча с Сергеем Павловичем на Волховском фронте была неожиданной и трогательной.

Когда, вступив в должность, я объезжал все участки фронта и знакомился на местах с инженерными частями, путь мой не миновал и 109-го отдельного моторизованного инжбата, которым командовал майор Назаров. Около КП батальона, едва я вылез из машины, с докладом ко мне шагнул немолодой подтянутый командир в аккуратно подогнанном обмундировании.

Товарищ генерал!.. - начал он, а я так и ахнул: неужели это был тот самый Сережа Назаров? Конечно, сомнений не оставалось!

С Сергеем я познакомился в 1920 году на Западном фронте. Служба свела нас во 2-м инженерном батальоне, потом - в 5-м понтонном. Благодаря взаимной симпатии и близости интересов наши товарищеские отношения переросли в настоящую дружбу.

Сергей был любознателен, пытлив, стремился пополнить образование. Он, несомненно, далеко продвинулся бы по службе. Но судьба распорядилась по-иному: Назаров стал штатским человеком, уволился в запас. Однако наши отношения не оборвались. Мы продолжали встречаться в Ленинграде, а затем последовал мой перевод в Москву, началась война... Естественно, мы потеряли друг друга из виду. Сергей Павлович вступил в дивизию народного ополчения, а затем был назначен командиром инженерного батальона. И вот - встреча в волховских лесах...

Не дослушав рапорта, я шагнул к Сергею и крепко обнял его.

Вскоре, когда потребовался знающий и опытный человек на место начальника отдела заграждений, Назаров получил эту должность. И лучшую кандидатуру трудно было сыскать. Прошло немного времени, а о делах его уже говорили с большим уважением. Кирилл Афанасьевич Мерецков называл Назарова не иначе как “главным загражденцем фронта” (через два года этот титул сменился другим - “загражденец трех фронтов”).

Впрочем, Сергей Павлович был не только прекрасным загражденцем, он оказался не менее блестящим специалистом по разминированию. Его способности проявились в полной мере, когда потребовалось очистить от мин Новгород, Петрозаводск, всю огромную территорию Карелии. Там он был непосредственным руководителем работ. Затем щедро поделился своим опытом, написав инструкцию по разминированию. Человек высокой военной культуры, он стал затем автором инструкций по разведке, устройству и преодолению заграждений.

Помощником начальника отдела заграждений являлся Владимир Юрчук - молодой лейтенант, еще комсомолец, окончивший перед войной московское Военно-инженерное училище. Благодаря недюжинным способностям и большому трудолюбию Юрчук быстро продвинулся по службе, получил назначение в штаб и стал хорошим помощником многоопытного начальника.

Разведку штаба инжвойск возглавлял Донат Жеребов, имя которого уже встречалось в книге. По образованию Жеребов был инженером. Окончил Высшее военно-морское инженерно-строительное училище РККФ, призванное готовить флотских фортификаторов. После выпуска вместо флота попал в армию. Но и здесь с большой пользой для дела применял свои знания.

В день моего прибытия на фронт Жеребов докладывал мне как начальник разведки. Но до этого он уже успел побывать в должностях начальника штаба саперного батальона, бригады, а потом и инжвойск 54-й армии (в этот период он и выступил как один из авторов проекта первых деревоземляных заборов). Донат Константинович Жеребов стал большим мастером инженерной разведки, успешно решавшим самые сложные задачи.

Еще одним представителем молодого поколения военных инженеров был в нашем штабе помощник начальника оперативного отделения майор И. Н. Забелин. В сорок первом он окончил академию имени В. В. Куйбышева, после чего прошел хорошую школу в войсках. Я приметил его, когда он возглавлял оперативное отделение в штабе 3-й инженерно-саперной бригады. На меня он произвел впечатление человека деятельного, очень пунктуального. Наша совместная служба показала, что в оценке я не ошибся.

Моими непосредственными штатными помощниками, ведавшими материально-техническим обеспечением всех решаемых нами задач, были подполковники В. Я. Фокин и С. Н. Кукушкин. Это по их инициативе еще до моего прибытия на фронт создавался парк инженерных машин с тремя филиалами-летучками. В своем стремлении экспериментировать, искать новые пути использования боевой техники и Фокин и Кукушкин были просто неутомимы. Именно они выступили зачинщиками опытов по переправе на лодках и понтонах реактивных установок - “катюш”, а также по использованию этого оружия для пробивания брешей в деревоземляных заборах, для разрушения дзотов и других укреплений. Им мы были обязаны тесными связями с местной промышленностью, благодаря которым удавалось обеспечивать войска элементами сборных оборонительных сооружений и мостов, переправочными средствами, малозаметными препятствиями, окопными печами.

Фокин и Кукушкин тесно сотрудничали с начальником техотдела майором Н. Н. Генделем, взятым в штаб с должности дивинженера. Касалось ли дело конструирования оборонительных сооружений или выбора места для создания минного поля - этот молодой по возрасту офицер был всюду на высоте.

Не могу не сказать несколько слов о своем адъютанте, На этой должности с первого дня войны находился дипломированный архитектор старший лейтенант Исаак Исаакович Фришман. Мы вполне сработались и привыкли друг к другу. Но Фришман засиделся на своей должности. Нужно было подумать и о его будущем. И к зиме 1943 года я твердо решил отправить Фришмана служить в войска. Вопрос упирался лишь в замену. Найти хорошего адъютанта, обладающего необходимыми для этой работы задатками, совсем не просто. Но тут помог случай.

В один из морозных дней я обнаружил у себя в землянке юного лейтенанта. Одна рука у него была на перевязи, другой он растапливал печку.

Как зовут вас, молодой человек?

Юра... То есть лейтенант Юрий Смаковский, - ответил он, покраснев.

А как вы попали сюда?

В ответ услышал довольно обычную историю. После школы - ускоренный курс военного училища, фронт, тяжелое ранение. Из госпиталя, не долечившись, попытался добраться до своей части, но был задержан в тылу фронта - рука совсем не действовала. Учитывая это, ему пока и поручили отапливать наши землянки.

Не день и не два присматривался я к лейтенанту, при случае разговаривал с ним и однажды предложил:

Довольно вам, молодой человек, пустяками заниматься, идите-ка ко мне в адъютанты!

С великим удовольствием, товарищ генерал! - тут же согласился Юрий.

Так и решился вопрос с заменой Фришмана.

Люди несведущие порой представляют себе, что адъютант - это нечто среднее между секретаршей мужского рода и денщиком. Ни то, ни другое не имеет ничего общего с истиной. На деле это человек, состоящий при начальнике для выполнения различных поручений, связанных с его основными служебными обязанностями. Он должен хорошо ориентироваться в вопросах, которыми занят начальник, вести черновую работу, помогающую в принятии решений.

Юрий оказался человеком гибкого, цепкого ума, энергичным, храбрым, исполнительным. Он быстро разобрался в организации инженерных войск, уяснил их задачи и нужды.

Обычно часов за десять до выезда в соединение или часть я посылал туда Смаковского. К моему приезду он успевал обстоятельно разобраться в обстановке, выяснить, в какой именно помощи начальника инжвойск нуждаются на месте. Его доклады содержали всегда самую достоверную информацию, толковые обобщения и предложения.

Как-то раз при посещении 128-й стрелковой дивизии Смаковскому пришлось докладывать мне о состоянии ее инженерного обеспечения в присутствии К. А. Мерецкова. Я опасался, что при командующем фронтом мой адъютант смутится, начнет мямлить, спотыкаться. Но ничего подобного не произошло: лейтенант, как всегда, был лаконичен, точен, объективен. Когда он закончил, Кирилл Афанасьевич, внимательно выслушавший доклад, подозвал Смаковского и пожал ему руку:

Молодец, лейтенант! Быть вам крупным военачальником.

Надо сказать, что пророчество Мерецкова сбылось. После войны Ю. Б. Смаковский окончил Военно-инженерную академию и Академию Генштаба, занимал высокие командные и штабные должности, стал генерал-лейтенантом инженерных войск.

Ну а в ту далекую пору служба свела нас вместе на целых два года.

После завершения операции “Искра” у нас появилась возможность более основательно заняться повседневными, будничными делами. Дела эти, естественно, имели сугубо боевую направленность. Речь прежде всего шла о совершенствовании обороны, о создании сплошной “волховской засеки”.

Я оборвал свой рассказ о подготовке к этому мероприятию на том, как в полосе 177-й дивизии 54-й армии приступили к созданию показательного комплекса деревоземляных сооружений. Дело там пошло еще успешнее, когда в марте должность армейского начинжа занял подполковник Василий Спиридонович Зайцев, опытнейший офицер - это слово начинало тогда утверждаться в нашем военном лексиконе, - представлявший старшее поколение инженерных начальников. По старой саперной привычке он обошел, а кое-где и облазил весь передний край обороны. Познакомился с войсками, обстоятельно побеседовал с комдивами и дивизионными инженерами. Идея деревоземляных заборов и других подобных укреплений пришлась ему по душе. Он внес немало предложений, способствовавших основательному улучшению показательной оборонительной полосы.

При помощи Зайцева дела у дивинжа 177 Н. А. Солофненко пошли еще лучше, и к началу лета показательная полоса была готова. И я, и другие инженерные специалисты, проводившие проверку с большой взыскательностью, признали ее лучшей на Волховском фронте. Довольным остался и маршал С. К. Тимошенко, побывавший в 177-й дивизии. По его указанию Николай Алексеевич Солофненко, ставший уже майором, был представлен к первой (из десяти) боевой награде - ордену Красной Звезды. (После войны Николай Алексеевич столь же преуспел и в своей мирной профессии градостроителя, с которой не расставался до последних дней жизни - он стал доктором архитектуры, работал в проектных институтах Ленинграда и Москвы).

Командующий фронтом издал специальный приказ, которым обязал всех командиров дивизий ознакомиться с показательной оборонительной полосой и использовать опыт ее создателей при оборудовании своих позиций. Соответствующий приказ мы издали и по инженерным войскам. Началось создание “засечной черты” по Волхову.

Не скажу, что все командиры и инженерные начальники сразу оценили достоинства новой системы укреплений. Уж очень большим трудом давалась она. Двухстенный забор высотой до двух метров зачастую приходилось возводить под огнем противника. Велик был расход материалов. На один километр укрепления требовалось от двух до четырех тысяч кубометров бревен, поскольку на наиболее ответственных участках заборы ставились и в две и в три линии. Много мучений доставляла засыпка грунта между бревнами. Иногда подолгу ничего не получалось: жидкий болотистый грунт не держался, протекал сквозь щели.

На командиров и инженеров, не спешивших развернуть работы, пришлось не только оказать нажим, но и помочь им. Каждую дивизию снабдили альбомом со схемами и чертежами укреплений, выполненными нашими замечательными чертежниками и рисовальщиками Л. Тимофеевым и В. Швачко и размноженными во фронтовой типографии. Работники штаба инжвойск постоянно находились в дивизиях, давая на местах практические советы, показывая, как лучше организовать тот или иной цикл.

К концу сорок третьего возведение “волховской засеки” в основном закончили. Почти по всей линии фронта протянулись деревоземляные заборы с оборудованными в них гнездами для орудий, минометов, пулеметов и стрелков, с убежищами для бойцов, складами боеприпасов, медпунктами. Местность перед заборами была покрыта минными и проволочными заграждениями. Передний край нашей обороны стал надежной крепостью, способной надолго задержать продвижение врага.

Оправдана ли была столь большая затрата сил и трудов на возведение укреплений, которые противник так и не попытался штурмовать? Не явилась ли эта титаническая работа напрасной перестраховкой, вызванной недостаточной способностью предвидеть ход событий? Отвечу сейчас, как и тогда: нет! Даже возводя крупное гражданское сооружение, его рассчитывают на такие стихийные перегрузки, которые могут возникнуть один раз в тысячу лет, и чаще всего сооружение таких перегрузок не испытывает до конца своего существования. На войне соблюдение этого принципа еще более необходимо. Да, мы знали, что инициатива из рук врага перешла в наши руки. Но он еще был силен, очень силен, и обстановка в целом могла обернуться так, что гитлеровцы, знай они о слабости нашей обороны, сконцентрировали бы силы на одном из участков и перешли к активным действиям. “Волховская засека” не давала им шансов на успех. Мы же, имея такое инженерное прикрытие, смогли в конце года вывести из обороны значительную часть сил, повысив этим наступательные возможности фронта.

Помимо возведения “засеки” много сил отдавали и дорожному строительству. И дело не только в том, что дорожную сеть требовалось непрерывно развивать. Даже существующие дороги приходилось постоянно возобновлять и восстанавливать. Проложенные через болота деревянные настилы и колеи постепенно оседали под грузом машин и боевой техники, покрывались болотистой жижей. Через месяц-другой мы были вынуждены иногда класть по старому настилу новый. Некоторые дороги приходилось перестилать таким образом пять - семь раз.

Этими работами занимались и саперы и красноармейцы всех боевых профессий. Но, пожалуй, больше других потрудились здесь стройбаты 19-го УОС. Эту мощную строительную организацию возглавлял мой давний знакомый Анатолий Сергеевич Цигуров, попавший на Волховский фронт по моему ходатайству. Когда он появился у нас - собранный и энергичный, несмотря на свой далеко уже не молодой возраст - я почувствовал, что могу быть спокоен за строительные дела, на Анатолия Сергеевича можно было положиться как на самого себя.

Среди многих обыденных дел, которыми изо дня в день занимались саперы, было и такое не совсем обычное, как извлечение из болота провалившихся танков.

В жидкой болотистой почве разрыв снаряда даже небольшого калибра оставлял громадную воронку. Через несколько дней она заполнялась бурой водой, которую зимой задергивала ледяная корка, Заметить такую западню удавалось далеко не всегда, и танки, случалось, проваливались так, что над поверхностью не оставалось даже башни. Танков у нас было не так много, чтобы мы могли мириться с этими потерями. И за дело взялись саперы.

Долго и терпеливо рыли они пологую траншею - от поверхности до танковых гусениц, потом настилали деревянную аппарель. Машину откапывали со всех сторон и очищали ее боевые помещения. После этого за дело брались танкисты - производили заправку горючим, проворачивали двигатель и, наконец, запустив его, своим ходом выводили танк на поверхность.

Саперы так наловчились выполнять эту работу, что справлялись с ней даже под огнем врага. Мало того, таким же образом они откапывали потом и немецкие танки: и те, что проваливались в воронки, и те, что были специально зарыты в землю по башню - в качестве дотов. Правда, в этих случаях танкистам приходилось прибегать к буксировке.

Поскольку наш опыт в таких работах мог пригодиться не только в масштабах фронта, он был подробно описан, описания снабдили схемами и чертежами и направили в штаб инженерных войск РККА. Москва признала опыт волховчан полезным и заслуживающим распространения.

“Инициатива на фронте перешла в наши руки... ” Уже не первый раз повторяю я эти слова. И не случайно. Их смысл определял тогда не только наше настроение, но и весь ритм жизни.

Но если во фронтовом тылу царило спокойствие, то на переднем крае тишины не было и в помине. Владение инициативой отнюдь не предполагает бездействия. В мае началось двухмесячное артиллерийско-авиационное наступление наших войск. Суть этой операции состояла в том, что на одном из участков фронта имитировалась подготовка к атаке: начиналась обработка передовых позиций противника артиллерией, наносились удары с воздуха. Гитлеровцы подбрасывали на этот участок подкрепления, готовясь отразить ожидавшееся наступление. Тогда артиллерийский огонь и авиационные удары переносились в глубину их обороны, по подоспевшим подкреплениям. Затем огневой вал откатывался к переднему краю, потом снова катился в глубину. Огонь здесь, наконец, затихал, чтобы начаться на другом участке. Подкрепления врага перебрасывались туда, и все начиналось сначала.

Использовались и другие приемы, рассчитанные на наибольший эффект массированных артиллерийско-авиационных ударов. Цель была одна: перемолоть как можно больше неприятельской живой силы и техники. Потому во фронтовом обиходе эта операция и была прозвана “мельницей”.

К началу июля, понеся достаточно большие потери, фашисты поняли наконец наш замысел и научились довольно искусно выводить свои войска из-под огневых налетов. А мы в ответ прекратили операцию, посчитав, что она уже сыграла свою роль.

Противник между тем еще не отказался от подготовки к активным действиям. Разведка установила, что группа армий “Север” намеревается возобновить попытку вновь блокировать Ленинград. И мы опередили намерения врага. 22 июля началась Мгинская наступательная операция, в которой приняли участие наша 8-я армия и 67-я армия Ленфронта. Острия сходящегося удара нацелились на станцию Мга, что в десяти километрах южнее Синявино. Наша армия наступала к Мге с востока на запад, ленинградская - из коридора, соединявшего фронты, с севера на юг.

Это была весьма нелегкая задача. Гитлеровская оборона, скажем прямо, ничуть не уступала нашей и имела достаточно большую глубину. Прогрызать такую оборону оказалось невероятно трудно. И хотя на этот раз мы добились весьма солидного преимущества в воздухе - в помощь нашей 14-й воздушной армии Ставка направила часть дальней авиации, - наступление не увенчалось взятием Мги. Но главная цель операции состояла не в этом, а в том, чтобы еще раз перемолоть как можно больше неприятельских дивизий, окончательно сорвать планы врага вновь заблокировать Ленинград, сковать как можно больше его войск, не дав возможности перебросить их на юг, где полыхала Курская битва, предвещавшая начало заката гитлеровского рейха. И закончившаяся ровно через месяц - 22 августа - Мгинская операция этой цели достигла. Мы напомнили врагу, что “осаждающий осажден, окружающий окружен”!

18-я армия немцев понесла серьезный урон и была основательно ослаблена. В октябре противник решил даже расстаться с киришским плацдармом, который фанатично удерживал целых два года!

Нашу 2-ю ударную передали Ленинградскому фронту и через Финский залив перебросили на ораниенбаумский плацдарм - маленький клочок земли, отрезанный и от Ленинграда, и от всей остальной страны. Границы этого пятачка определяла дальнобойность сконцентрированных там флотских береговых батарей. А это, вне всяких сомнений, означало, что оттуда скоро будет нанесен удар! Близился час полного освобождения Ленинграда и разгрома основных сил врага на северо-западном направлении.

лТЕРПУФШ Х НПТС рТЙЛБЪ РЕТЕДБО! - чУЕ УЙМЩ УПВТБОЩ Ч ЛХМБЛ. - вПЕЧЩЕ УЕЛФПТБ. - пДЕУУЛЙК ПВПТПОЙФЕМШОЩК ТБКПО. - уФТПЙН, ОЕУНПФТС ОЙ ОБ ЮФП...

лБЛЙЕ РТЕДУФБЧМЕОЙС ПВЩЮОП УЧСЪБОЩ Х МАДЕК УП УМПЧПН "ЛТЕРПУФШ"? еУМЙ ПОЙ ДБМЕЛЙ ПФ ЧПЕООПЗП ДЕМБ, ЙИ ЧППВТБЦЕОЙА ТЙУХАФУС ЗМХВПЛЙЕ ТЧЩ, ЧЩУПЛЙЕ УФЕОЩ Й ВБЫОЙ, Ч РБНСФЙ ЧУРМЩЧБАФ ОЕ ПЮЕОШ РПОСФОЩЕ ОБЪЧБОЙС: ТБЧЕМЙО, ВБУФЙПО... еУМЙ ПОЙ ИПФС ВЩ ВЕЗМП ЛПЗДБ-МЙВП ЙОФЕТЕУПЧБМЙУШ ЙУФПТЙЕК ЧПКОЩ, ЙН, УЛПТЕЕ ЧУЕЗП, ЧЙДСФУС ВЕФПООЩЕ ЖПТФЩ У ДМЙООЩНЙ УФЧПМБНЙ ПТХДЙК, РПДЪЕНОЩЕ ЗБТБЦЙ Й БОЗБТЩ. оХ Б ДМС ЧПЕООПЗП ЮЕМПЧЕЛБ УМПЧП "ЛТЕРПУФШ" МЙЫЕОП ЛБЛПЗП-МЙВП ТПНБОФЙЮЕУЛПЗП ЖМЈТБ. ъБ ОЙН ПО ЧЙДЙФ УЛХРХА ЖПТНХМЙТПЧЛХ УРТБЧПЮОЙЛБ: ЛТЕРПУФШ - ЧБЦОЩК Ч ЧПЕООПН ПФОПЫЕОЙЙ ХЛТЕРМЕООЩК РХОЛФ ЙМЙ ЗПТПД, ЙНЕАЭЙК РПУФПСООЩК ЗБТОЙЪПО, ЧППТХЦЕООЩК Й ПВЕУРЕЮЕООЩК ЧУЕН ОЕПВИПДЙНЩН ДМС ДМЙФЕМШОПК ВПТШВЩ Ч ХУМПЧЙСИ ПУБДЩ.

фБЛЙН ЗПТПДПН ДПМЦОБ ВЩМБ УП ЧТЕНЕОЕН УФБФШ пДЕУУБ. рПЛБ ЦЕ УФТПЙФЕМШУФЧП ПВПТПОЙФЕМШОЩИ ТХВЕЦЕК, ПУПВЕООП ЧОЕЫОЙИ - РЕТЧПЗП Й ЧФПТПЗП, ФПМШЛП ОБВЙТБМП ЪДЕУШ УЙМХ. йОЦЕОЕТОЩЕ ХЛТЕРМЕОЙС ЕЭЕ РТЕДУФПСМП ЪБЧЕТЫЙФШ, Й, РП ЧУЕК ЧЕТПСФОПУФЙ, РПД ВПЕЧЩН ЧПЪДЕКУФЧЙЕН РТПФЙЧОЙЛБ. ч ТБКПОЕ пДЕУУЩ ЙНЕМЙУШ УФБГЙПОБТОЩЕ ВЕТЕЗПЧЩЕ ВБФБТЕЙ ЛТХРОЩИ ЛБМЙВТПЧ, ЧРМПФШ ДП 203 НЙММЙНЕФТПЧ. йИ РТЕДРПМБЗБМПУШ ЙУРПМШЪПЧБФШ ДМС ПВПТПОЩ ОЕ У НПТС, Б У УХЫЙ, ДМС ЮЕЗП ПОЙ, УПВУФЧЕООП, Й РТЕДОБЪОБЮБМЙУШ.

лПОЕЮОП, Ч ЗПТПДЕ УПВЕТХФУС ЧУЕ УЙМЩ рТЙНПТУЛПК БТНЙЙ. пОЙ Й УПУФБЧСФ СДТП ЗБТОЙЪПОБ ВХДХЭЕК ЛТЕРПУФЙ. оП ЧЕМЙЛЙ МЙ ЬФЙ УЙМЩ? 25-С юБРБЕЧУЛБС Й 95-С нПМДБЧУЛБС УФТЕМЛПЧЩЕ ДЙЧЙЪЙЙ - ЛБДТПЧЩЕ, ХЦЕ ЙУРЩФБООЩЕ Ч ВПСИ УПЕДЙОЕОЙС, ОП ЙИ ЧУЕЗП ДЧБ. 1-С ЛБЧБМЕТЙКУЛБС, ЛПФПТХА ХЦЕ УЖПТНЙТПЧБМЙ Й ОБРТБЧЙМЙ ОБ РПЪЙГЙЙ? оП ПОБ - ОЕ ЬЛЧЙЧБМЕОФОБ УФТЕМЛПЧПНХ УПЕДЙОЕОЙА. юФП ЕЭЕ? фЙТБУРПМШУЛЙК хт. тБЪТПЪОЕООЩЕ ЮБУФЙ Й РПДТБЪДЕМЕОЙС НПТСЛПЧ, РПЗТБОЙЮОЙЛПЧ. уБРЕТЩ, РПОФПОЕТЩ. рПМЕЧБС БТФЙММЕТЙС? нОПЗП ЕЕ ОЕ ОБВЕТЕФУС. б ФБОЛПЧ Й ЧПЧУЕ ОЕФ... оЕЙЪВЕЦОП ЧПЪОЙЛОХФ ФТХДОПУФЙ У ЧППТХЦЕОЙЕН, ВПЕРЙФБОЙЕН. пУФБЕФУС ОБДЕЦДБ ОБ НПТУЛЙЕ ЛПННХОЙЛБГЙЙ, РП ЛПФПТЩН НПЦОП РЙФБФШ ПУБЦДЕООЩК ЗПТПД. б ЕУМЙ ЧТБЗ ЪБВМПЛЙТХЕФ РПТФ? еУМЙ ЧДТХЗ ОЕ ОБКДЕФУС УЧПВПДОЩИ ТЕУХТУПЧ, ЛПФПТЩЕ НПЦОП ОБРТБЧЙФШ Ч пДЕУУХ? фПЗДБ ПДОБ ОБДЕЦДБ - ОБ ЧОХФТЕООЙЕ ТЕЪЕТЧЩ ЗПТПДБ. пОЙ ДПЧПМШОП УПМЙДОЩЕ, ОП Ч ФП ЦЕ ЧТЕНС Й ПЗТБОЙЮЕООЩЕ. рТПНЩЫМЕООПУФШ ЪДЕУШ ЙУРПЛПО ЧЕЛХ ВЩМБ НЙТОПК. рТБЧДБ, ЕЕ ХДБМПУШ ХЦЕ РЕТЕЧЕУФЙ ОБ ЧПЕООЩЕ ТЕМШУЩ, ОП ДПУФБФПЮОП МЙ ЬФПЗП?..

фБЛ ТБЪНЩЫМСМ С, ОБРТБЧМССУШ ЙЪ оЙЛПМБЕЧБ Ч пДЕУУХ, ПВДХНЩЧБС УЧПЕ ЪБДБОЙЕ Й РЕТЕВЙТБС Ч РБНСФЙ ЧУЕ, ЮФП НОЕ ВЩМП ЙЪЧЕУФОП ЙЪ ЫФБВОЩИ ДПЛХНЕОФПЧ, УПВУФЧЕООЩИ ОБВМАДЕОЙК Й ЙОЖПТНБГЙЙ, РПМХЮЕООПК ПФ юЙВЙУПЧБ.

еИБМЙ НЩ РП ДПТПЗБН, ЧЕДХЭЙН Л ЗПТПДХ У УЕЧЕТП-ЧПУФПЛБ. пУФБОБЧМЙЧБМЙУШ Ч ФЕИ НЕУФБИ, ЗДЕ ДПМЦОЩ РТПИПДЙФШ ПВПТПОЙФЕМШОЩЕ ТХВЕЦЙ, ПРПСУЩЧБАЭЙЕ пДЕУУХ. тБВПФЩ ОБ ЬФЙИ ХЮБУФЛБИ ФПМШЛП ТБЪЧПТБЮЙЧБМЙУШ, МАДЕК Ч ОЙИ ВЩМП ЪБОСФП ОЕНОПЗП. пФУАДБ, РП УХЭЕУФЧХ, У ФЩМБ, ОЕРТЙСФЕМС ПЦЙДБМЙ Ч РПУМЕДОАА ПЮЕТЕДШ. оП Й ЪДЕУШ ВЩМП ХЦЕ ОЕУРПЛПКОП. иПДЙМЙ УМХИЙ, ЮФП ЗДЕ-ФП РПВМЙЪПУФЙ РПСЧЙМЙУШ ТБЪЧЕДЩЧБФЕМШОЩЕ РПДТБЪДЕМЕОЙС ОЕРТЙСФЕМС.

оБ ДПТПЗБИ ОБН ЧУФТЕЮБМЙУШ ЛПМПООЩ ФЩМПЧЩИ УМХЦВ рТЙНПТУЛПК БТНЙЙ - НЕДЙЛП-УБОЙФБТОЩЕ, РТПДПЧПМШУФЧЕООЩЕ, ЧЕЭЕЧЩЕ. б ПЛПМП РПУЕМЛБ оЕЮБСООПЕ НЩ ПВОБТХЦЙМЙ ЛЧБТФЙТШЕТПЧ, РПДЗПФБЧМЙЧБЧЫЙИ ТБЪНЕЭЕОЙЕ БТНЕКУЛПЗП ЛПНБОДПЧБОЙС Й ЫФБВБ. чУЕ РТПЙУИПДЙМП Ч РПМОПН УППФЧЕФУФЧЙЙ У ЛБТФЙОПК, ЛПФПТХА ОБТЙУПЧБМ юЙВЙУПЧ.

оБНЕТЕЧБМУС С ПЪОБЛПНЙФШУС Й У РПМПЦЕОЙЕН ДЕМ Ч 1-К ЛБЧДЙЧЙЪЙЙ, ЮЕТЕЪ РПЪЙГЙЙ ЛПФПТПК РТПИПДЙМ ОБЫ РХФШ. вМЙЪ РПУЕМЛБ уЧЕТДМПЧЕ ЧУФТЕФЙМУС У ЛПНДЙЧПН ЗЕОЕТБМ-НБКПТПН й. е. рЕФТПЧЩН. йЧБО еЖЙНПЧЙЮ ПЪОБЛПНЙМ НЕОС У ПВУФБОПЧЛПК Й РПДФЧЕТДЙМ, ЮФП РПМПЦЕОЙЕ ДЕКУФЧЙФЕМШОП ОБРТСЦЕООПЕ. уПРТЙЛПУОПЧЕОЙС У РТПФЙЧОЙЛПН НПЦОП ПЦЙДБФШ ОЕ ФП ЮФП УП ДОС ОБ ДЕОШ - У ЮБУХ ОБ ЮБУ. йОБЮЕ ЗПЧПТС, ДЕМП СЧОП ЫМП Л ПЛТХЦЕОЙА пДЕУУЩ, РТЙЮЕН ВЩУФТЕЕ, ЮЕН НПЦОП ВЩМП ПЦЙДБФШ. ъДЕУШ, РПЦБМХК, С ЧРЕТЧЩЕ РП-ОБУФПСЭЕНХ ПЭХФЙМ УЧПЕ МЙЮОПЕ ОЕУПЗМБУЙЕ У РМБОПН ЛПНБОДБТНБ рТЙНПТУЛПК. чЩЧЕДЙ ПО УАДБ УЧПЙ ПУОПЧОЩЕ (Й РТЙФПН ЧЕУШНБ УЛХДОЩЕ!) УЙМЩ - ЮФП ПОЙ УХНЕАФ УДЕМБФШ? лБЛЙЕ ПРЕТБФЙЧОЩЕ РТЕЙНХЭЕУФЧБ РПМХЮБФ? оБДЕЦОП РТЙЛТЩФШ оЙЛПМБЕЧ ЧУЕ ТБЧОП ОЕ ХДБУФУС. оБ ТБЧОЙООПК НЕУФОПУФЙ, РПЮФЙ МЙЫЕООПК ЕУФЕУФЧЕООЩИ ХЛТЩФЙК, ЧТБЗ РПРТПУФХ УПНОЕФ ОБЫЙ ЮБУФЙ, УПЪДБЧ ЮЙУМЕООПЕ РТЕЧПУИПДУФЧП.

С ОЕ ПФРХЭХ ЧБУ ВЕЪ РТЙЛТЩФЙС, - УЛБЪБМ ОБ РТПЭБОЙЕ рЕФТПЧ. - б ФП, ЮЕЗП ДПВТПЗП, ОБТЧЕФЕУШ ОБ ЧТБЦЕУЛЙК РБФТХМШ.

с, ЕУФЕУФЧЕООП, ОЕ ЧПЪТБЦБМ, Й ДП ПЛТБЙО пДЕУУЩ НЩ УРПЛПКОП ДПВТБМЙУШ Ч УПРТПЧПЦДЕОЙЙ ЛБЧБМЕТЙКУЛПЗП ЬУЛБДТПОБ. ч ЗПТПД ЧЯЕИБМЙ ХЦЕ ОПЮША. оЕНОПЗП РПРМХФБМЙ Ч ФЕНОПФЕ, РПЛБ ТБЪЩУЛБМЙ ХМЙГХ дЙДТЙИУПОБ, ЗДЕ ТБУРПМБЗБМЙУШ ХРТБЧМЕОЙЕ Й ЫФБВ БТНЙЙ.

зЕОЕТБМ-МЕКФЕОБОФ уПЖТПОПЧ ЕЭЕ ВПДТУФЧПЧБМ. с УТБЪХ РТПЫЕМ Л ОЕНХ, ДПМПЦЙМ П ГЕМЙ УЧПЕЗП РТЙЕЪДБ, П РТЙЛБЪЕ ЛПНБОДПЧБОЙС ЖТПОФБ, РПЧФПТСАЭЕН ДЙТЕЛФЙЧХ уФБЧЛЙ. лТХРОЩК, ПУБОЙУФЩК, У РПМОЩН, ОЕ ПЮЕОШ РПДЧЙЦОЩН МЙГПН, зЕПТЗЙК рБЧМПЧЙЮ ЧЩУМХЫБМ НЕОС У ОЕЧПЪНХФЙНЩН ЧЙДПН, ЮФП, РП-ЧЙДЙНПНХ, ДБМПУШ ЕНХ ОЕМЕЗЛП. рПНПМЮБЧ, УЛБЪБМ:

С, ФПЧБТЙЭ иТЕОПЧ, Ч УЧПЕН ТЕЫЕОЙЙ ЙУИПДЙМ ЙЪ ПТЙЕОФБГЙЙ, РПМХЮЕООПК Ч зЕОЫФБВЕ. тЕЮШ ФБН ЫМБ П ВПМШЫПК БТНЙЙ Й ВПМШЫПН РМБГДБТНЕ. бТНЙС, ЛБЛ ЧБН ЙЪЧЕУФОП, ПЛБЪБМБУШ НЕОШЫЕ РПМОПЛТПЧОПЗП ЛПТРХУБ. б РМБГДБТН... лПЗДБ С ЧУФХРЙМ Ч ЛПНБОДПЧБОЙЕ, ЕЭЕ ВЩМБ РТСНБС УЧСЪШ УП ЫФБВПН ЖТПОФБ. с ДПЛМБДЩЧБМ фАМЕОЕЧХ, РТПУЙМ МЙВП ДПВБЧЙФШ ОБН ДЧЕ ДЙЧЙЪЙЙ, МЙВП УОСФШ ПФЧЕФУФЧЕООПУФШ ЪБ ОЙЛПМБЕЧУЛПЕ ОБРТБЧМЕОЙЕ. оЙ ОБ ФП, ОЙ ОБ ДТХЗПЕ РПМПЦЙФЕМШОПЗП ПФЧЕФБ ОЕ РПМХЮЙМ. дБМШЫЕ РТЙОЙНБМ ТЕЫЕОЙЕ, ЙУИПДС ЙЪ УПВУФЧЕООПК ПГЕОЛЙ ПВУФБОПЧЛЙ. с УПМДБФ Й ХНЕА ЧЩРПМОСФШ РТЙЛБЪ, ОЕЪБЧЙУЙНП ПФ УПВУФЧЕООПЗП Л ОЕНХ ПФОПЫЕОЙС, - РПУМЕ РБХЪЩ ДПВБЧЙМ ПО. - уЕКЮБУ УПВЕТЕН чПЕООЩК УПЧЕФ.

юЕТЕЪ ДЕУСФШ НЙОХФ ЮМЕОЩ чПЕООПЗП УПЧЕФБ УПВТБМЙУШ Ч ЛБВЙОЕФЕ ЛПНБОДБТНБ. с УОПЧБ ХЧЙДЕМ УЧПЙИ ОЕДБЧОЙИ УПУМХЦЙЧГЕЧ ыЙЫЕОЙОБ Й чПТПОЙОБ. уПЖТПОПЧ ПФЛТЩМ ЪБУЕДБОЙЕ:

ЗЕОЕТБМ иТЕОПЧ РТЙВЩМ Л ОБН Ч ЛБЮЕУФЧЕ РТЕДУФБЧЙФЕМС чПЕООПЗП УПЧЕФБ ЖТПОФБ. уЕКЮБУ ПО УДЕМБЕФ УППВЭЕОЙЕ ЮТЕЪЧЩЮБКОПК ЧБЦОПУФЙ. рТПЫХ ЧБУ, ФПЧБТЙЭ ЗЕОЕТБМ!

с РТПЮЙФБМ ЪБРЙУЛХ фАМЕОЕЧБ Й ъБРПТПЦГБ, ТБУУЛБЪБМ П ДЙТЕЛФЙЧЕ уФБЧЛЙ, П НОЕОЙЙ ЛПНБОДПЧБОЙС ЖТПОФБ ПФОПУЙФЕМШОП УМПЦЙЧЫЕКУС ПВУФБОПЧЛЙ, П ОЕПВИПДЙНПУФЙ УТПЮОП РЕТЕУНПФТЕФШ ЪБДБЮЙ ЙОЦЕОЕТОПК РПДЗПФПЧЛЙ ПВПТПОЩ, ВЕЪ ЮЕЗП пДЕУУБ ОЕ УНПЦЕФ УФБФШ ЛТЕРПУФША, УРПУПВОПК ЧЩДЕТЦБФШ ДМЙФЕМШОХА ПУБДХ.

пФ НЕОС ОЕ ХЛТЩМПУШ ХДПЧМЕФЧПТЕООПЕ ЧЩТБЦЕОЙЕ ОБ МЙГЕ ыЙЫЕОЙОБ Й ФП, ЛБЛ УПЗМБУОП ЛЙЧБМ чПТПОЙО. ъОБЮЙФ, РПДХНБМПУШ НОЕ, РЕТУРЕЛФЙЧБ ЧУЕНЙ УЙМБНЙ ПВПТПОСФШ пДЕУУХ ЙН ВМЙЦЕ Й РПОСФОЕК, ЮЕН РПРЩФЛБ УДЕТЦБФШ ОБУФХРМЕОЙЕ ЧТБЗБ ОБ УФЕРОЩИ РТПУФПТБИ. б ЧЕДШ ЧОХФТЕООЕЕ УПЗМБУЙЕ У РТЙЛБЪПН - ЧЕМЙЛБС ЧЕЭШ. пОП РТЙХНОПЦБЕФ ДХИПЧОЩЕ УЙМЩ.

пВУХЦДЕОЙЕ НПЕЗП УППВЭЕОЙС ВЩМП ЛТБФЛЙН. лПНБОДБТН РТЕДМПЦЙМ ОБЮБМШОЙЛХ ЫФБВБ РПДЗПФПЧЙФШ ТБУРПТСЦЕОЙС П ОЕНЕДМЕООПН РТЕЛТБЭЕОЙЙ ЧЩЧПДБ ЙЪ ЗПТПДБ ЛБЛЙИ МЙВП ЮБУФЕК, П ЧПЪЧТБЭЕОЙЙ ФЩМПЧ Й ЫФБВОЩИ УМХЦВ. ч ЪБЛМАЮЕОЙЕ ПВТБФЙМУС ЛП НОЕ:

ОБДЕАУШ, ТБЪТБВПФЛХ РМБОБ ЙОЦЕОЕТОПК РПДЗПФПЧЛЙ ПВПТПОЩ ЧЩ ЧПЪШНЕФЕ Ч УЧПЙ ТХЛЙ? с, ТБЪХНЕЕФУС, ПФЧЕФЙМ ХФЧЕТДЙФЕМШОП.

У ДЕФБМСНЙ ПВУФБОПЧЛЙ ЧБУ ПЪОБЛПНЙФ РПМЛПЧОЙЛ лТЩМПЧ ЙЪ ПРЕТБФЙЧОПЗП ПФДЕМБ, - ЪБЛМАЮЙМ уПЖТПОПЧ.

оЙЛПМБК йЧБОПЧЙЮ лТЩМПЧ ВПДТУФЧПЧБМ ОБД ЛБТФБНЙ. нЩ РПЪОБЛПНЙМЙУШ, Й ПО ПВУФПСФЕМШОП ТБУУЛБЪБМ П УПВЩФЙСИ РПУМЕДОЙИ ДОЕК Ч РПМПУЕ ПВПТПОЩ рТЙНПТУЛПК БТНЙЙ. нОПЗПЕ Ч ЕЗП ТБУУЛБЪЕ ВЩМП УЧСЪБОП У фЙТБУРПМШУЛЙН ХЛТЕРТБКПОПН.

фЙхт ДЧЕОБДГБФШ УХФПЛ УФПКЛП УДЕТЦЙЧБМ ОБУФХРМЕОЙЕ РТПФЙЧОЙЛБ, ПВЕУРЕЮЙЧБС ПФИПД ЪБ дОЕУФТ ЮБУФЕК рТЙНПТУЛПК, Ч УПУФБЧ ЛПФПТПК ПО ВЩМ ЧЛМАЮЕО Ч ЛПОГЕ ЙАМС. рТПФСЦЕООПУФШ хтБ РП ЖТПОФХ УПУФБЧМСМБ РПМФПТЩ УПФОЙ ЛЙМПНЕФТПЧ. 4 БЧЗХУФБ, ЛПЗДБ ЧПКУЛБ 9-К БТНЙЙ ПФПЫМЙ, ПВОБЦЙЧ ЕЗП РТБЧЩК ЖМБОЗ, ЧПЪОЙЛМБ ХЗТПЪБ ПЛТХЦЕОЙС. хЛТЕРТБКПО НПЗ ВЩФШ БФБЛПЧБО У ФЩМБ Й ДПУФБФШУС ОЕРТЙСФЕМА ЧНЕУФЕ УП ЧУЕН УЧПЙН ЧППТХЦЕОЙЕН. рПЬФПНХ ОБ УМЕДХАЭЙК ДЕОШ чПЕООЩК УПЧЕФ рТЙНПТУЛПК РЕТЕДБМ РПМЛПЧОЙЛХ з. н. лПЮЕОПЧХ РТЙЛБЪ ПУФБЧЙФШ ПЗОЕЧЩЕ УППТХЦЕОЙС, ЧЩЧЕУФЙ МАДЕК У ПТХЦЙЕН, ФЕИОЙЛПК Й ЧУЕНЙ ВПЕРТЙРБУБНЙ Й ЙУРПМШЪПЧБФШ ЙИ ДМС РПРПМОЕОЙС РПМЕЧЩИ ЧПКУЛ. лПНЕОДБОФ хтБ ФПЮОП ЧЩРПМОЙМ РТЙЛБЪ: Ч ФЕЮЕОЙЕ ЧУЕЗП ДОС 6 БЧЗХУФБ РПД РТЙЛТЩФЙЕН ПДОПЗП РХМШВБФБ Й ПДОПЗП БТФДЙЧЙЪЙПОБ, ПФВЙЧБЧЫЙИ БФБЛЙ ЗЙФМЕТПЧГЕЧ, ВПЕРТЙРБУЩ ЧЩЧПЪЙМЙУШ ОБ УФБОГЙА лБТРПЧЕ Й ЗТХЪЙМЙУШ Ч ЧБЗПОЩ. пФУАДБ ЙИ ПФРТБЧМСМЙ Ч пДЕУУХ, ДП ЛПФПТПК ВЩМП ЧУЕЗП ПЛПМП УПТПЛБ ЛЙМПНЕФТПЧ. чЕЮЕТПН ЗБТОЙЪПО, УОСЧ ЙЪ ДПФПЧ РХМЕНЕФЩ Й РПДПТЧБЧ УПТПЛ УЕНШ 76-НЙММЙНЕФТПЧЩИ ЛБРПОЙТОЩИ ПТХДЙК, РПУРЕЫЙМ ПФПКФЙ ЧУМЕД ЪБ ЮБУФСНЙ. рХМЕНЕФОЩЕ ДПФЩ ЪБТБОЕЕ Л РПДТЩЧХ ОЕ ЗПФПЧЙМЙУШ, Й РПФПНХ, ЕУФЕУФЧЕООП, ТБЪТХЫЙФШ ЙИ ОЕ ХУРЕМЙ.

7 БЧЗХУФБ ЧУЕ ЮБУФЙ хтБ ВМБЗПРПМХЮОП ДПУФЙЗМЙ УФБОГЙЙ лБТРПЧП. пФУАДБ РП ТБУРПТСЦЕОЙА ыЙЫЕОЙОБ ДЧБ РХМШВБФБ ВЩМЙ ОБРТБЧМЕОЩ Ч пДЕУУХ ОБ РЕТЕЖПТНЙТПЧБОЙЕ. еЭЕ ТБОШЫЕ Ч ТБУРПТСЦЕОЙЕ ЫФБТНБ РПУФХРЙМЙ ВБФБМШПО УЧСЪЙ Й УБРЕТОЩК ВБФБМШПО. пУФБМШОЩЕ РХМЕНЕФОЩЕ ВБФБМШПОЩ Й БТФЙММЕТЙКУЛЙК РПМЛ ЧМЙЧБМЙУШ Ч УПУФБЧ УФТЕМЛПЧЩИ ДЙЧЙЪЙК. уМПЧПН, ЪБ НЙОХЧЫЙК ДЕОШ, РПЛБ С ДПВЙТБМУС ЙЪ оЙЛПМБЕЧБ Ч пДЕУУХ, фЙхт РТЕЛТБФЙМ УЧПЕ УХЭЕУФЧПЧБОЙЕ. ъБФП рТЙНПТУЛБС БТНЙС РПРПМОЙМБУШ ПДЙООБДГБФША ФЩУСЮБНЙ ИПТПЫП РПДЗПФПЧМЕООЩИ ЛБДТПЧЩИ РХМЕНЕФЮЙЛПЧ, БТФЙММЕТЙУФПЧ, УБРЕТПЧ, УЧСЪЙУФПЧ, ТБЪЧЕДЮЙЛПЧ, РПМХЮЙМБ ПЛПМП 500 УФБОЛПЧЩИ Й 320 ТХЮОЩИ РХМЕНЕФПЧ У 3, 5 НЙММЙПОБНЙ РБФТПОПЧ, РПМЛ ПТХДЙК У РСФША ВПЕЛПНРМЕЛФБНЙ Л ЛБЦДПНХ. ьФП ЪБНЕФОП РПЧЩУЙМП ВПЕЧХА НПЭШ ПВЕЙИ ДЙЧЙЪЙК рТЙНПТУЛПК.

оЙЛПМБК йЧБОПЧЙЮ ТБУУЛБЪБМ, ЮФП РТПФЙЧОЙЛ УЙМБНЙ 4-К ТХНЩОУЛПК БТНЙЙ Й ПФДЕМШОЩИ ОЕНЕГЛЙИ ЮБУФЕК УФТЕНЙФУС ПВПКФЙ пДЕУУХ У УЕЧЕТБ Й УЕЧЕТП-ЧПУФПЛБ Й ЮФП ВПЙ ЙДХФ ХЦЕ ОБ ОЕУЛПМШЛЙИ ХЮБУФЛБИ РЕТЧПЗП, ОЕДПУФТПЕООПЗП ПВПТПОЙФЕМШОПЗП ТХВЕЦБ. рП ТБЪЧЕДДБООЩН, ЧТБЗ ТБУУЮЙФЩЧБЕФ ЪБЧЕТЫЙФШ ПРЕТБГЙА РП ЪБИЧБФХ ЗПТПДБ Ч ФЕЮЕОЙЕ ОЕУЛПМШЛЙИ ДОЕК. тХНЩОУЛЙН ДЙЧЙЪЙСН ПФДБО РТЙЛБЪ ЧПКФЙ Ч пДЕУУХ ОЕ РПЪЦЕ 10 БЧЗХУФБ.

чУЕ МАДУЛЙЕ Й НБФЕТЙБМШОЩЕ ТЕУХТУЩ БТНЙЙ, ЧПЕООП-НПТУЛПК ВБЪЩ Й ЗПТПДБ НПВЙМЙЪХАФУС ОБ ПФРПТ ЧТБЗХ. вБЪБ ХЦЕ УЖПТНЙТПЧБМБ 1-К НПТУЛПК РПМЛ Й ЖПТНЙТХЕФ 2-К. лПНБОДПЧБОЙЕ олчд УПЪДБМП УЧПДОЩК РПМЛ, ПУОПЧХ ЛПФПТПЗП УПУФБЧЙМ 26-К РПЗТБОПФТСД. йДЕФ ЪБРЙУШ Ч ДЙЧЙЪЙА ОБТПДОПЗП ПРПМЮЕОЙС. нЕУФОЩНЙ УЙМБНЙ ПУОБЭЕО ВТПОЕРПЕЪД. рТЙЧЕДЕОЩ Ч РПМОХА ВПЕЧХА ЗПФПЧОПУФШ ЧУЕ ЮБУФЙ нрчп...

хФТПН С РПЛЙОХМ ЫФБВ, ЮФПВЩ ПЪОБЛПНЙФШУС ОБ НЕУФЕ У ПВПТПОЙФЕМШОЩНЙ ТБВПФБНЙ Ч ЗПТПДЕ Й ЕЗП ПЛТЕУФОПУФСИ.

хМЙГЩ пДЕУУЩ ЧЩЗМСДЕМЙ УХТПЧП. рПЧУАДХ ФЕНОЕМЙ ТБЪЧБМЙОЩ ДПНПЧ - УМЕДЩ ЧПЪДХЫОЩИ ОБМЕФПЧ. оБД ОЕЛПФПТЩНЙ ТБЪЧБМЙОБНЙ ЕЭЕ ЛХТЙМУС ДЩН: ВПНВЩ ХРБМЙ ФПМШЛП ЧЮЕТБ ЧЕЮЕТПН. уТЕДЙ ТХЙО ЧЙДОЕМЙУШ ЖЙЗХТЩ ВПКГПЧ нрчп.

рТЙВБЧЙМПУШ ОБ ХМЙГБИ ВБТТЙЛБД У ХЪЛЙНЙ "ЧПТПФБНЙ" ДМС РТПЕЪДБ ФТБОУРПТФБ. уФТПЙМЙУШ ОПЧЩЕ ВБТТЙЛБДЩ. оЕУНПФТС ОБ ТБООЙК ЮБУ, ПДЕУУЙФЩ ХЦЕ ЧЪСМЙУШ ЪБ ТБВПФХ.

чЩЕИБЧ ЮЕТЕЪ рЕТЕУЩРШ ЪБ ЗПТПД, НЩ УЧЕТОХМЙ Ч УФПТПОХ УЕМБ лБРЙФПОПЧЛБ. фБН ДПМЦЕО ВЩМ РТПИПДЙФШ ПДЙО ЙЪ ХЮБУФЛПЧ ЮЕФЧЕТФПЗП ПВПТПОЙФЕМШОПЗП ТХВЕЦБ. чУЛПТЕ РПЛБЪБМЙУШ ОБРПМПЧЙОХ ПФТЩФЩЕ ФТБОЫЕЙ, Ч ЛПФПТЩИ ПТХДПЧБМЙ МПРБФБНЙ ТБЪДЕФЩЕ РП РПСУ ВПКГЩ. оБЧУФТЕЮХ ОБН ЧЩЫЕМ НПМПДПК, ТЕЫЙФЕМШОПЗП ЧЙДБ ЛПНБОДЙТ. с ЧЩМЕЪ ЙЪ ЗБЪЙЛБ.

ЛБРЙФБО иТЙУФЙЮ, - РТЕДУФБЧЙМУС ПО. - оБЮБМШОЙЛ ЫФБВБ ЧПУЕНШДЕУСФ ФТЕФШЕЗП хтБ.

83-К, ЙМЙ чЕТИОЕРТХФУЛЙК, ХЛТЕРТБКПО УХЭЕУФЧПЧБМ ФЕРЕТШ МЙЫШ ОПНЙОБМШОП - НБМП ЮФП ПУФБМПУШ ПФ ОЕЗП РПУМЕ УПЪДБОЙС 83-ЗП хчру. оП МАДЙ хтБ ВЩМЙ ЪБОСФЩ ЧБЦОЩН ДЕМПН.

ЧПФ Й РТЕЛТБУОП, - ПФПЪЧБМУС С. - дПМПЦЙФЕ-ЛБ ОБН, ЛБРЙФБО, РПТСДПЛ УФТПЙФЕМШУФЧБ ТХВЕЦБ Й ЛБЛПК ОБНЕЮБЕФУС УЙУФЕНБ ПЗОС.

л НПЕНХ ХДЙЧМЕОЙА, ЛБРЙФБО НПМЮБМ. оБ МЙГЕ ЕЗП С РТПЮЕМ СЧОПЕ ЪБНЕЫБФЕМШУФЧП. оП, ВЩУФТП ЧЪСЧ УЕВС Ч ТХЛЙ, ПО ФЧЕТДП УЛБЪБМ:

ЙЪЧЙОЙФЕ, ФПЧБТЙЭ ЗЕОЕТБМ, ОП С ЧЩОХЦДЕО РПРТПУЙФШ ДПЛХНЕОФ, РПДФЧЕТЦДБАЭЙК ЧБЫЙ РПМОПНПЮЙС.

оБУФБМ НПК ЮЕТЕД УНХФЙФШУС. фПМШЛП ФЕРЕТШ С УППВТБЪЙМ, ЮФП ЧФПТПРСИ ОЕ РПЪБВПФЙМУС ПВ ПЖПТНМЕОЙЙ ЛБЛЙИ-МЙВП ДПЛХНЕОФПЧ. оЕ ПЮЕОШ ХЧЕТЕООП РПМЕЪ Ч ВХНБЦОЙЛ. еДЙОУФЧЕООПЕ, ЮФП ПВОБТХЦЙМ, ВЩМ ЧЩРЙУБООЩК ОБ НПЕ ЙНС ТБЪПЧЩК РТПРХУЛ Л ЛПНБОДХАЭЕНХ ПЛТХЗПН. рТПФСОХМ ЛБРЙФБОХ ЬФХ ЖЙМШЛЙОХ ЗТБНПФХ. фПФ РТПЮЕМ НПА ЖБНЙМЙА ЧУМХИ. пОБ, ПЮЕЧЙДОП, ВЩМБ ЪОБЛПНБ ЕНХ.

ЙЪЧЙОЙФЕ, ФПЧБТЙЭ ЗЕОЕТБМ, ОЕ ХЪОБМ ЧБУ. рТПЫХ УМЕДПЧБФШ ЪБ НОПК, РПЛБЦХ ЧУЕ ОБ НЕУФОПУФЙ...

й РМБОЙТПЧЛПК ЪБЗТБЦДЕОЙК, Й ИПДПН ТБВПФ С ПУФБМУС ДПЧПМЕО.

чУЕ ДЕМБМПУШ ЗТБНПФОП, У РПОЙНБОЙЕН ФБЛФЙЮЕУЛЙИ ЪБДБЮ ПВПТПОЩ. юХЧУФЧПЧБМПУШ ТХЛПЧПДУФЧП ЛБДТПЧПЗП ЛПНБОДЙТБ.

тБУРТПЭБЧЫЙУШ У ЛБРЙФБОПН иТЙУФЙЮЕН, С ЪБФПТПРЙМУС ОБЪБД. рЕТЧЩЕ ЧРЕЮБФМЕОЙС ПВ ХТПЧОЕ, ОБ ЛПФПТПН ЧЕДЕФУС УФТПЙФЕМШУФЧП ТХВЕЦЕК, ВЩМЙ РПМХЮЕОЩ. фЕРЕТШ РТЕДУФПСМП ЧЪСФШУС ЪБ ДТХЗЙЕ ДЕМБ.

ч ЗПТПД НЩ ЧЯЕИБМЙ РПД ЧПК УЙТЕО, ЧУМЕД ЪБ ЛПФПТЩН ТБЪДБМПУШ ФСЧЛБОШЕ ЪЕОЙФПЛ Й ЪБЗТЕНЕМЙ ТБЪТЩЧЩ ВПНВ. оБМЕФЩ ОБ пДЕУУХ ОЕНЕГЛЙЕ ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛЙ УПЧЕТЫБМЙ ФЕРЕТШ РП ОЕУЛПМШЛХ ТБЪ Ч УХФЛЙ...

ьФПФ ДЕОШ, 8 БЧЗХУФБ, ВЩМ ОБУЩЭЕО УПВЩФЙСНЙ. лПНБОДБТН, ПФНЕОЙЧ УЧПЕ ТЕЫЕОЙЕ - ОБРТБЧЙФШ ПУОПЧОЩЕ УЙМЩ рТЙНПТУЛПК ОБ РТЙЛТЩФЙЕ ОЙЛПМБЕЧУЛПЗП ОБРТБЧМЕОЙС, - ЙЪДБМ РТЙЛБЪ, Ч ЛПФПТПН ВЩМЙ ПВПЪОБЮЕОЩ ТХВЕЦЙ ЧПЛТХЗ пДЕУУЩ ДМС 95-К Й 25-К ДЙЧЙЪЙК.

у УЕЧЕТП-ЧПУФПЛБ ЗПТПД РТЙЛТЩЧБМБ ЛБЧДЙЧЙЪЙС. чП ЧФПТПК РПМПЧЙОЕ ДОС ВМЙЪ РПУЕМЛБ лХВБОЛБ, ПЛПМП лХСМШОЙГЛПЗП МЙНБОБ, ПОБ ПУФБОПЧЙМБ РТПДЧЙЗБЧЫХАУС У, УЕЧЕТБ ТХНЩОУЛХА ЛПМПООХ Й ПФВТПУЙМБ ОЕРТЙСФЕМС ОБЪБД. рТПЙЪПЫМП ЬФП Ч ЛБЛПН-ОЙВХДШ ДЕУСФЛЕ ЛЙМПНЕФТПЧ ПФ ФПЗП НЕУФБ, ЗДЕ НЩ ЧЮЕТБ ТБЪЗПЧБТЙЧБМЙ У рЕФТПЧЩН. чЩИПДЙФ, ОЕ ЙЪ РХУФПК РТЕДПУФПТПЦОПУФЙ ЧЩДЕМСМ НОЕ йЧБО еЖЙНПЧЙЮ ЛПОЧПК - ПРБУОПУФШ ВЩМБ ВМЙЪЛБ. пФРТБЧШУС С Ч пДЕУУХ УХФЛБНЙ РПЪЦЕ, ЕДЧБ МЙ ДПВТБМУС ВЩ ДП ОЕЕ.

зПТПД УТБЪХ ВЩМ ПВЯСЧМЕО ОБ ПУБДОПН РПМПЦЕОЙЙ. тБВПФЩ ОБ РЕТЕДПЧПН ТХВЕЦЕ РТЕЛТБФЙМЙУШ: ФБН ХЦЕ ЪБЧСЪБМЙУШ ВПЙ. мЙЮОЩК УПУФБЧ 2-ЗП хчру ХУРЕМЙ РПУБДЙФШ ОБ НБЫЙОЩ Й ПФРТБЧЙФШ ОБ ЧПУФПЛ... фЕРЕТШ ОЕ ПФЛМБДЩЧБС ОБДП ВЩМП ТБЪТБВПФБФШ РМБО ЙОЦЕОЕТОПЗП ПВЕУРЕЮЕОЙС ПВПТПОЩ ЗПТПДБ Ч УППФЧЕФУФЧЙЙ У ЙЪНЕОЙЧЫЕКУС ПВУФБОПЧЛПК. "пДЕУУБ ДПМЦОБ УФБФШ ЛТЕРПУФША, - ОЕПФУФХРОП ДХНБМ С. - оП У ЮЕЗП НОЕ ОБЮЙОБФШ?"

л ТБВПФЕ ОБД РМБОПН С РТЙЧМЕЛ ОБЮЙОЦБ БТНЙЙ з. р. лЕДТЙОУЛПЗП. б УБН ДМС ОБЮБМБ РПВЩЧБМ Ч ЙОЦЕОЕТОПН ПФДЕМЕ ЧПЕООП-НПТУЛПК ВБЪЩ: РПНПЭШ ЕЗП ОБЮБМШОЙЛБ ЧПЕОЙОЦЕОЕТБ 2 ТБОЗБ б. ф. рБЧМПЧБ РТЕДУФБЧМСМБУШ НОЕ ОЕПВИПДЙНПК. пО РТЕЛТБУОП ЪОБМ ЗПТПД, РПД ЕЗП ТХЛПЧПДУФЧПН Ч пДЕУУЕ ХЦЕ ВЩМП ПУХЭЕУФЧМЕОП ОЕНБМП ЙОЦЕОЕТОП-ПВПТПОЙФЕМШОЩИ НЕТПРТЙСФЙК. уЕКЮБУ, ЛБЛ ОЙЛПЗДБ, ОХЦОП, ДХНБМПУШ НОЕ, ЮФПВЩ УЙМЩ БТНЕКГЕЧ Й НПТСЛПЧ ВЩМЙ УМЙФЩ, Б РПФПНХ ТБВПФБФШ ОБД РМБОПН ОБДП ЧНЕУФЕ. ьФП Й ЧЩУЛБЪБМ рБЧМПЧХ.

пО РПОСМ НЕОС У РПМХУМПЧБ Й ПИПФОП УПЗМБУЙМУС УПФТХДОЙЮБФШ ОБРТСНХА. нЩ ЛПОЮБМЙ ДПЗПЧБТЙЧБФШУС П ДЕФБМСИ, ЛПЗДБ Ч ЛБВЙОЕФ ЧПЫЕМ РПЮФЕООПЗП ЧЙДБ РПЦЙМПК РПМЛПЧОЙЛ. оПЧЕОШЛПЕ ЖМПФУЛПЕ ПВНХОДЙТПЧБОЙЕ УЙДЕМП ОБ ОЕН НЕЫЛПЧБФП, ЮФП ВЕУУРПТОП УЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБМП П ОЕДБЧОЕН РТЙЪЩЧЕ ЙЪ ЪБРБУБ. пДОБЛП НБОЕТБ ДЕТЦБФШУС ЧЩДБЧБМБ УФБТПЗП УМХЦБЛХ. юФП-ФП ПЮЕОШ ЪОБЛПНПЕ ВЩМП Ч МЙГЕ РПМЛПЧОЙЛБ. оП РТЕЦДЕ ЮЕН ХЪОБМ ЕЗП, С ХУМЩЫБМ:

ФПЧБТЙЭ ЗЕОЕТБМ, ТБЪТЕЫЙФЕ РТЕДУФБЧЙФШУС: РПМЛПЧОЙЛ гЙЗХТПЧ!

БОБФПМЙК уЕТЗЕЕЧЙЮ! - ЧЩТЧБМПУШ Х НЕОС. - лБЛЙНЙ УХДШВБНЙ?

УБНЩНЙ ПВЩЮОЩНЙ, ЦЙМ ЪДЕУШ Ч РБТФЙЛХМСТОПН ЛБЮЕУФЧЕ...

дБ, ЬФП ВЩМ ФПФ УБНЩК гЙЗХТПЧ, ВЩЧЫЙК УБРЕТОЩК ЛБРЙФБО ГБТУЛПК БТНЙЙ, ВЩЧЫЙК ОБЮЙОЦ ДЙЧЙЪЙЙ Ч ЛПТРХУЕ жБВТЙГЙХУБ, ОБЗТБЦДЕООЩК ДЧХНС ПТДЕОБНЙ лТБУОПЗП ъОБНЕОЙ! фПФ ЭЕЗПМШ Й ХНОЙГБ, ЪОБОЙСН Й ЧЩХЮЛЕ ЛПФПТПЗП ФБЛ ЪБЧЙДПЧБМ С, НПМПДПК РПМХТПФОЩК, ОБ ЛПЗП УФБТБМУС ВЩФШ РПИПЦЙН, ЛФП РПДБЧБМ ОБН РТЙНЕТ Ч ХЮЕВЕ, Ч ВЕЪЪБЧЕФОПК РТЕДБООПУФЙ ЧПЕООПК УМХЦВЕ! нЩ ОЕ ЧЙДЕМЙУШ МЕФ ДЧБДГБФШ ЙМЙ ПЛПМП ФПЗП. пВБ ЙУЛТЕООЕ ПВТБДПЧБМЙУШ ЧУФТЕЮЕ.

ОБДПМЗП Л ОБН, бТЛБДЙК жЕДПТПЧЙЮ?.. уЮБУФМЙЧ, ЮФП РТЙЧЕДЕФУС УМХЦЙФШ ЧНЕУФЕ. ъБ ЬФЙ ЗПДЩ ОЕ ТБЪ УМЩЫБМ П ЧБУ...

с ФПЦЕ ВЩМ ТБД Й УБНПК ЧУФТЕЮЕ, Й ЧПЪНПЦОПУФЙ РТЙЧМЕЮШ Л ДЕМХ ПРЩФОЕКЫЕЗП ЧПЕООПЗП ЙОЦЕОЕТБ...

чПУРПМШЪПЧБЧЫЙУШ РТЕВЩЧБОЙЕН Ч ЫФБВЕ ВБЪЩ, ЪБЫЕМ РТЕДУФБЧЙФШУС ЕЕ ЛПНБОДЙТХ ЛПОФТ-БДНЙТБМХ цХЛПЧХ Й ХЧЙДЕМ ЛПТЕОБУФПЗП НПТСЛБ У РТПУФЩН Й РТЙСФОЩН МЙГПН, ФТПОХФЩН ПУРПК.

еЭЕ ЧП ЧТЕНС РЕТЧПЗП РТЙЕЪДБ Ч пДЕУУХ С УМЩЫБМ НОПЗП МЕУФОПЗП П зБЧТЙЙМЕ чБУЙМШЕЧЙЮЕ цХЛПЧЕ. уМБЧОЩК РХФШ РТПЫЕМ БДНЙТБМ. нБФТПУПН ЧПЕЧБМ Ч ЗТБЦДБОУЛХА. пЛПОЮЙМ ХЮЙМЙЭЕ ЛПНУПУФБЧБ ЖМПФБ. лПНБОДПЧБМ ЛПТБВМСНЙ Й УПЕДЙОЕОЙСНЙ. ч ЛПОГЕ 1936 ЗПДБ ПФРТБЧЙМУС ДПВТПЧПМШГЕН Ч йУРБОЙА. ъБ ХНЕМЩЕ Й ПФЧБЦОЩЕ ДЕКУФЧЙС ВЩМ ОБЗТБЦДЕО ПТДЕОБНЙ мЕОЙОБ Й лТБУОПЗП ъОБНЕОЙ. у НБТФБ 1940 ЗПДБ ЧУФХРЙМ Ч ЛПНБОДПЧБОЙЕ пДЕУУЛПК ВБЪПК. нОПЗПЕ УДЕМБМ зБЧТЙЙМ чБУЙМШЕЧЙЮ РЕТЕД ЧПКОПК ДМС УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙС УХИПРХФОПК Й РТПФЙЧПДЕУБОФОПК ПВПТПОЩ ВЕТЕЗПЧЩИ ВБФБТЕК, ЙИ НБУЛЙТПЧЛЙ Й ЧПДПУОБВЦЕОЙС. рП ЕЗП ХЛБЪБОЙА ЧПЕОЙОЦЕОЕТЩ б. ф. рБЧМПЧ Й т. в. лБНЕОЕГЛЙК ЧЩРПМОЙМЙ УЕТШЕЪОХА ТБВПФХ РП РТЙЧЕДЕОЙА Ч РПМОХА ВПЕЧХА ЗПФПЧОПУФШ УФБГЙПОБТОЩИ ВБФБТЕК Й ЙИ ЧЕУШНБ УМПЦОПЗП ЧУРПНПЗБФЕМШОПЗП ИПЪСКУФЧБ. лПНБОДЙТ пДЕУУЛПК ВБЪЩ, ЛПОЕЮОП, Й ОЕ РТЕДРПМБЗБМ ФБЛЙИ ПВУФПСФЕМШУФЧ, ЛПФПТЩЕ ЪБУФБЧСФ РПЧЕТОХФШ УФЧПМЩ НПЭОЩИ ВЕТЕЗПЧЩИ ПТХДЙК Ч УФПТПОХ УХЫЙ.

рТПЭБСУШ, С У ХДПЧПМШУФЧЙЕН РПЦБМ ТХЛХ зБЧТЙЙМБ чБУЙМШЕЧЙЮБ Й ЛБЛ-ФП УТБЪХ РПЮХЧУФЧПЧБМ, ЮФП УТБВПФБФШУС ОБН ВХДЕФ МЕЗЛП.

ъБЗМСОХМ Й Ч ЗПТЛПН РБТФЙЙ, Л о. р. зХТЕЧЙЮХ. фПФ УЛБЪБМ, ЮФП ПФОЩОЕ ЧУС ДЕСФЕМШОПУФШ РБТФЙКОЩИ, УПЧЕФУЛЙИ Й ИПЪСКУФЧЕООЩИ ПТЗБОЙЪБГЙК РПМОПУФША РПДЮЙОЕОБ ДЕМХ ЪБЭЙФЩ ТПДОПЗП ЗПТПДБ. юБУФЙ нрчп РЕТЕЧЕДЕОЩ ОБ ЛБЪБТНЕООПЕ РПМПЦЕОЙЕ. ч ДПНБИ УПЪДБОЩ ЙЪ ЦЙМШГПЧ ЧЪЧПДЩ УБНПЪБЭЙФЩ, ЛПФПТЩЕ ОБВМАДБАФ ЪБ ЧПЪДХИПН, ФХЫБФ ЪБЦЙЗБФЕМШОЩЕ ВПНВЩ, ПИТБОСАФ ЙНХЭЕУФЧП ЬЧБЛХЙТПЧБООЩИ УЕНЕК. зПТУПЧЕФ РТЙОСМ РПУФБОПЧМЕОЙЕ, УПЗМБУОП ЛПФПТПНХ ЛБЦДЩК ФТХДПУРПУПВОЩК ЗТБЦДБОЙО ДПМЦЕО ПФВЩФШ ФТХДПЧХА РПЧЙООПУФШ Ч ФЕЮЕОЙЕ ФТЙДГБФЙ ДОЕК.

ОП ЬФБ НЕТБ ПЛБЪБМБУШ ЙЪМЙЫОЕК, - ХМЩВОХМУС зХТЕЧЙЮ. - оБЫЙ ПДЕУУЙФЩ ПИПФОП ХЮБУФЧХАФ Ч ПВПТПОЙФЕМШОЩИ ТБВПФБИ. дЕУСФШ - ДЧЕОБДГБФШ ФЩУСЮ ЮЕМПЧЕЛ ФТХДСФУС ЛБЦДЩК ДЕОШ...

рП РХФЙ Ч ЫФБВ НЕОС ПРСФШ ЪБУФЙЗМБ ВПНВЕЦЛБ. лБЛ ФПМШЛП РТПЪЧХЮБМ ПФВПК ЧПЪДХЫОПК ФТЕЧПЗЙ, С ЪБЗМСОХМ ОБ ТБУРПМПЦЕООХА ОЕРПДБМЕЛХ ПФ ОБЪЕНОПЗП лр БТНЙЙ ХМЙГХ рЕТЕЛПРУЛПК рПВЕДЩ. фБН, РПД ПДОПЬФБЦОЩН ПУПВОСЛПН, ЛПФПТЩК ОБИПДЙМУС ОБ ФЕТТЙФПТЙЙ ВЩЧЫЕЗП ЧЙОЪБЧПДБ, ЫМП УФТПЙФЕМШУФЧП РПДЪЕНОПЗП лр, ОБЮБФПЕ ЕЭЕ юЙВЙУПЧЩН. тБВПФЩ ЪДЕУШ ЧЕМЙУШ ЛТХЗМПУХФПЮОП, Й ЧЩРПМОСМ ЙИ УФТПЙФЕМШОЩК ВБФБМШПО, РЕТЕЧЕДЕООЩК Ч пДЕУУХ ЙЪ фЙТБУРПМС, вЕФПООЩК РПСУ ЧПЛТХЗ ЪДБОЙС ВЩМ ХЦЕ РПМОПУФША УППТХЦЕО. ъБЧЕТЫБМПУШ ХЛТЕРМЕОЙЕ ЧОХФТЕООЙИ УФЕО НЕФБММЙЮЕУЛЙНЙ ВБМЛБНЙ, СЮЕКЛЙ НЕЦДХ ЛПФПТЩНЙ ЪБРПМОСМЙУШ ВЕФПОПН. нПОФЙТПЧБМУС ДЙЪЕМШ-ЗЕОЕТБФПТ ДМС БЧФПОПНОПЗП ЬМЕЛФТПРЙФБОЙС, ОБМБЦЙЧБМБУШ ЧПДПРТПЧПДОБС УЕФШ ПФ БТФЕЪЙБОУЛПК УЛЧБЦЙОЩ. зПФПЧЙМБУШ ЖЙМШФТПЧЕОФЙМСГЙПООБС ХУФБОПЧЛБ ОБ УМХЮБК РТЙНЕОЕОЙС РТПФЙЧОЙЛПН ПФТБЧМСАЭЙИ ЧЕЭЕУФЧ, ЪБЧПЪЙМЙУШ ВБММПОЩ У ЛЙУМПТПДПН. вЩМБ ХЦЕ РТПМПЦЕОБ Й РПДЪЕНОБС РБФЕТОБ, УПЕДЙОСЧЫБС РПДЪЕНОЩК лр У ОБЪЕНОЩН, ОБ ХМЙГЕ дЙДТЙИУПОБ.

тБВПФЩ ЫМЙ ХДПЧМЕФЧПТЙФЕМШОП. дП ЙИ РПМОПЗП ЪБЧЕТЫЕОЙС ПУФБЧБМПУШ ОЕУЛПМШЛП УХФПЛ.

л ЧЕЮЕТХ С ХЕДЙОЙМУС Ч ПФЧЕДЕООПН НОЕ ЛБВЙОЕФЕ. оБДП ВЩМП РТПДХНБФШ ЧРЕЮБФМЕОЙС ЬФПЗП ДМЙООПЗП ДОС, ОБУЩЭЕООПЗП УПВЩФЙСНЙ Й ЧУФТЕЮБНЙ У МАДШНЙ, РТЙЛЙОХФШ ПВЭЙЕ ЛПОФХТЩ РМБОБ ДБМШОЕКЫЕЗП ПВПТПОЙФЕМШОПЗП УФТПЙФЕМШУФЧБ.

йФБЛ, ЛБЛЙНЙ УЙМБНЙ НЩ ТБУРПМБЗБМЙ? рП ДБООЩН, РПДЗПФПЧМЕООЩН ДМС НЕОС лЕДТЙОУЛЙН, ПОЙ ВЩМЙ ВПМЕЕ ЮЕН УЛТПНОЩНЙ. фТЙ ХРТБЧМЕОЙС ЧПЕООП-РПМЕЧПЗП УФТПЙФЕМШУФЧБ. рСФШ БТНЕКУЛЙИ ЙОЦЕОЕТОЩИ ВБФБМШПОПЧ. дЧБДГБФШ ЖПТФЙЖЙЛБГЙПООП-УФТПЙФЕМШОЩИ ВБФБМШПОПЧ, УЖПТНЙТПЧБООЩИ ЙЪ НЕУФОПЗП ОБУЕМЕОЙС. дЕУСФШ - ДЧЕОБДГБФШ ФЩУСЮ ЦЙФЕМЕК ЗПТПДБ - Ч ПУОПЧОПН УФБТЙЛПЧ, РПДТПУФЛПЧ Й ЦЕОЭЙО, - РТЙОЙНБАЭЙИ ХЮБУФЙЕ Ч ПВПТПООЩИ ТБВПФБИ. пЛПМП УФБ БЧФПНБЫЙО, ЮЕФЩТЕУФБ РПДЧПД, ФТБНЧБЙ Й ЦЕМЕЪОПДПТПЦОЩЕ РМБФЖПТНЩ.

б ЮФП РТЕДУФПСМП УДЕМБФШ? чП-РЕТЧЩИ, ПРТЕДЕМЙФШ, ЗДЕ ВХДЕФ РТПИПДЙФШ РЕТЕДПЧПК ТХВЕЦ ПВПТПОЩ, ЙВП ФПФ, ЮФП РП РЕТЧПОБЮБМШОПНХ РМБОХ УЮЙФБМУС РЕТЕДПЧЩН, ВЩМ ХЦЕ ПУФБЧМЕО УФТПЙФЕМСНЙ. чФПТПК ТХВЕЦ ФПЦЕ РТЙДЕФУС ПУФБЧЙФШ. дПЧЕУФЙ ЕЗП ДП ВПЕЧПЗП УПУФПСОЙС ОЕ ХДБУФУС - УМЙЫЛПН ЧЕМЙЛ ЖТПОФ ТБВПФ, УМЙЫЛПН НБМП УЙМ. рП ЧУЕНХ ЧЩИПДЙМП, ЮФП ЙНЕООП ФТЕФЙК ТХВЕЦ, ЗДЕ УЕКЮБУ ЧПЧУА ТБЪЧПТБЮЙЧБМЙУШ ТБВПФЩ, УМЕДПЧБМП ФЕРЕТШ УЮЙФБФШ РЕТЕДПЧЩН. й ЬФП ОБ ТБУУФПСОЙЙ ЧУЕЗП Ч 20 - 25 ЛЙМПНЕФТПЧ ПФ ЗПТПДБ! юЕФЧЕТФЩК ТХВЕЦ, РТПИПДСЭЙК Ч 12 - 14 ЛЙМПНЕФТБИ ПФ ПЛТБЙО пДЕУУЩ, УФБОЕФ ЗМБЧОЩН. еЗП РТПФСЦЕООПУФШ РП ЖТПОФХ - ПЛПМП ЧПУШНЙДЕУСФЙ ЛЙМПНЕФТПЧ. рТЙДЕФУС УФТПЙФШ ЕЭЕ ПДЙО - ФЩМПЧПК...

чУЕ ЬФП, ЕУФЕУФЧЕООП, РТЕДУФПЙФ УПЗМБУПЧБФШ У уПЖТПОПЧЩН Й ыЙЫЕОЙОЩН, ХФПЮОЙФШ ЙИ ЧЪЗМСД ОБ ПРЕТБФЙЧОХА ПВУФБОПЧЛХ, ЧЩСУОЙФШ ЙИ ОБНЕТЕОЙС. чЕДШ ТЕЮШ РПКДЕФ ПВ ЙОЦЕОЕТОПН УПТБЪНЕТЕОЙЙ ПРЕТБГЙЙ. зТПЫ ГЕОБ ХЛТЕРМЕОЙСН Й ЪБЗТБЦДЕОЙСН, ЛПФПТЩЕ ОЕ УПВЙТБЕФУС ЙУРПМШЪПЧБФШ ПВЭЕЧПКУЛПЧПК ЛПНБОДЙТ ЙМЙ ВХДЕФ ЧЩОХЦДЕО ЙУРПМШЪПЧБФШ, ОП ЧПРТЕЛЙ УЧПЙН РТЕДУФБЧМЕОЙСН П ФБЛФЙЮЕУЛПК ЧЩЗПДЕ...

фЕРЕТШ - ХЛТЕРМЕОЙС ЧОХФТЙ ЗПТПДБ. хЦЕ НОПЗПЕ РПУФТПЕОП. вБТТЙЛБДЩ С ЧЙДЕМ. рТЙНЕФЙМ, ЛБЛ ЙДЕФ ДЕМП РП РТЕЧТБЭЕОЙА ЛТХРОЩИ ЛБНЕООЩИ ДПНПЧ Ч ПРПТОЩЕ РХОЛФЩ. рТЕДУФПЙФ ЙУРПМШЪПЧБФШ ФТБОУЖПТНБФПТОЩЕ ВХДЛЙ, ЛБНЕООЩЕ ЪБВПТЩ Й ДТХЗЙЕ ЛТЕРЛЙЕ УФТПЕОЙС. оБ ЛТХРОЩИ РЕТЕЛТЕУФЛБИ Й РМПЭБДСИ ОБДП УФБЧЙФШ ЦЕМЕЪПВЕФПООЩЕ РХМЕНЕФОЩЕ ФПЮЛЙ. оП ЬФПЗП НБМП. чУЕ УППТХЦЕОЙС ДПМЦОЩ РТЕДУФБЧМСФШ ЕДЙОХА УЙУФЕНХ. ъОБЮЙФ, НЕЦДХ ОЙНЙ ДПМЦОП УХЭЕУФЧПЧБФШ ОЕЪБНЕФОПЕ Й ВЕЪПРБУОПЕ УППВЭЕОЙЕ. вПМШЫЕ ЧУЕЗП ДМС ЬФПЗП РПДПКДЕФ МЙЧОЕЧБС Й ЛБОБМЙЪБГЙПООБС УЕФШ. й ЛБФБЛПНВЩ. йИ, С УМЩЫБМ, РПД ЗПТПДПН ПФТЩФП ОЕНБМП. оЕПВИПДЙНП ФБЛЦЕ ХЧЕМЙЮЙФШ ЛПМЙЮЕУФЧП ХВЕЦЙЭ ДМС ОБУЕМЕОЙС. фХФ РТЙЗПДСФУС ЧУЕ РПДИПДСЭЙЕ РПДЧБМЩ, Б ФБЛЦЕ ЗПТПДУЛЙЕ ЛБНЕОПМПНОЙ.

чУЕ ЬФП ФТЕВХЕФ ФЭБФЕМШОПК РТПТБВПФЛЙ РП РМБОБН ЗПТПДБ Й ЕЗП РПДЪЕНОЩИ ЛПННХОЙЛБГЙК. рМБОЩ ОБДП ТБЪДПВЩФШ Ч ЗПТЛПНИПЪЕ.

й ЕЭЕ ЧПРТПУ РЕТЧПУФЕРЕООПК ЧБЦОПУФЙ. рТПФЙЧОЙЛ ХЦЕ РПСЧЙМУС ПЛПМП вЕМСЕЧЛЙ - УЕМБ, ЗДЕ ВЕТЕФ ОБЮБМП ЗПТПДУЛПК ЧПДПРТПЧПД, РТЙОЙНБАЭЙК ДОЕУФТПЧУЛХА ЧПДХ. оБДЕСФШУС ОБ ФП, ЮФП вЕМСЕЧЛХ ХДБУФУС ХДЕТЦБФШ, ОЕ РТЙИПДЙМПУШ. оБДПМЗП МЙ ИЧБФЙФ ФПЗДБ ЧПДЩ Ч ЗПТПДУЛЙИ ЧПДПИТБОЙМЙЭБИ? мЕФПН, Ч ЦБТХ, ЬФПФ УТПЛ ВХДЕФ ЙУЮЙУМСФШУС ДОСНЙ.

ч пДЕУУЕ ЙНЕЕФУС ОЕУЛПМШЛП БТФЕЪЙБОУЛЙИ УЛЧБЦЙО. оП ЙИ ЪБРБУПЧ ОЕ ИЧБФЙФ ДБЦЕ ДМС ФПЗП, ЮФПВЩ ОБРПЙФШ ДЕУСФХА ЮБУФШ ЗПТПЦБО.

чЩИПД? вХТЙФШ ОПЧЩЕ УЛЧБЦЙОЩ, ВХТЙФШ ЙОФЕОУЙЧОП. дМС ЬФПЗП, ЧЙДЙНП, РПФТЕВХЕФУС УПЪДБФШ УРЕГЙБМШОПЕ РПДТБЪДЕМЕОЙЕ. рТЙДЕФУС ЧЧЕУФЙ ОПТНЙТПЧБОЙЕ РЙФШЕЧПК ЧПДЩ, ОБМБДЙФШ РПДБЮХ НПТУЛПК ЧПДЩ ДМС ФХЫЕОЙС РПЦБТПЧ Й ДТХЗЙИ ИПЪСКУФЧЕООЩИ ОХЦД.

уМПЧПН, ОБЪТЕЧБЕФ ОХЦДБ Ч УПЪДБОЙЙ ЕЭЕ ПДОПЗП ХРТБЧМЕОЙС ЧПЕООП-РПМЕЧПЗП УФТПЙФЕМШУФЧБ, ЛПФПТПЕ НПЗМП ВЩ ЧПЪЗМБЧЙФШ Й УЛППТДЙОЙТПЧБФШ ЧУЕ ТБВПФЩ РП ЧПЪЧЕДЕОЙА ХЛТЕРМЕОЙК Ч УБНПН ЗПТПДЕ Й ПВЕУРЕЮЙФШ ЦЙЪОЕДЕСФЕМШОПУФШ ЗПТПДУЛПЗП ИПЪСКУФЧБ. оБ ЬФХ ТПМШ ВПМЕЕ ЧУЕЗП РПДИПДЙФ ЮБУФЙЮОП УПИТБОЙЧЫЕЕУС ХРТБЧМЕОЙЕ ОБЮБМШОЙЛБ ТБВПФ 82-ЗП ХЛТЕРТБКПОБ. ъОБЮЙФ, Х ОБУ ВХДЕФ ЕЭЕ ПДОП хчру - 82-К.

й РПУМЕДОЕЕ. оЕПВИПДЙНП ЕЭЕ ТБЪ ХФПЮОЙФШ, ЮФП УНПЦЕФ ДБФШ ДМС ПВПТПОЩ ЗПТПДУЛБС РТПНЩЫМЕООПУФШ.

чПФ ФБЛЙЕ ЧПРТПУЩ ЧУФБМЙ РЕТЕДП НОПК ЧЕЮЕТПН 8 БЧЗХУФБ.

оБ УМЕДХАЭЕЕ ХФТП ОБЮБМУС "ЫФХТН" ЧУЕИ ЬФЙИ РТПВМЕН. лЕДТЙОУЛЙК, рБЧМПЧ, лБНЕОЕГЛЙК, гЙЗХТПЧ РПМХЮЙМЙ ЪБДБОЙС РПДЗПФПЧЙФШ ОПЧЩК РМБО УФТПЙФЕМШУФЧБ ПВПТПОЙФЕМШОЩИ РПСУПЧ. с ЦЕ ЪБОСМУС У ыЙЫЕОЙОЩН РТПТБВПФЛПК ЧБТЙБОФПЧ ВПЕЧЩИ ДЕКУФЧЙК ОБ РПДУФХРБИ Л ЗПТПДХ.

тБВПФБФШ П зБЧТЙЙМПН дБОЙМПЧЙЮЕН НОЕ ОТБЧЙМПУШ. рТБЧДБ, РПУМХЦЙФШ ЧНЕУФЕ ОБН РТЙЫМПУШ ОЕДПМЗП, ОП С ХУРЕМ ПГЕОЙФШ МХЮЫЙЕ ЕЗП ЮЕТФЩ. ч РТПЫМПН РТЕРПДБЧБФЕМШ БЛБДЕНЙЙ, ПО ПВМБДБМ ЫЙТПЛЙН ПРЕТБФЙЧОЩН ЛТХЗПЪПТПН, ПУОПЧБФЕМШОПК ФЕПТЕФЙЮЕУЛПК РПДЗПФПЧЛПК, ЙУЛМАЮЙФЕМШОПК БЛЛХТБФОПУФША Ч ЧЕДЕОЙЙ ДПЛХНЕОФПЧ Й ЛБТФ. рП НПЙН РТЕДУФБЧМЕОЙСН, ыЙЫЕОЙО СЧМСМ УПВПК ПВТБЪЕГ ЧЩУПЛПК ЫФБВОПК ЛХМШФХТЩ.

ОЕЛПФПТЩЕ ПТЗБОЙЪБГЙПООЩЕ РТЙОГЙРЩ ПВПТПОЩ ОБН ДЙЛФХЕФ ИБТБЛФЕТ НЕУФОПУФЙ, - ЗПЧПТЙМ ПО. - уНПФТЙФЕ, УЛПМШЛП МЙНБОПЧ Й ВБМПЛ. еУМЙ ЙУИПДЙФШ ЙЪ ЛМБУУЙЮЕУЛЙИ РТЕДУФБЧМЕОЙК ЧПЕООПЗП ЙУЛХУУФЧБ, ФП ЬФП УПЪДБЕФ РТПФЙЧОЙЛХ РТЕЙНХЭЕУФЧП, ПВМЕЗЮБЕФ ЕНХ РТПТЩЧ Л ЗПТПДХ. б ОБН - УЛПЧЩЧБЕФ НБОЕЧТ. оБМЙЮЙЕ, Л РТЙНЕТХ, лХСМЯОЙГЛПЗП Й иБДЦЙВЕКУЛПЗП МЙНБОПЧ ОБЮЙУФП МЙЫБЕФ ЧПКУЛБ ФБЛФЙЮЕУЛПЗП ЧЪБЙНПДЕКУФЧЙС. - ыЙЫЕОЙО РПНПМЮБМ, РПИПДЙМ ЧДПМШ УФПМБ. - б ФЕРЕТШ РПУНПФТЙН ОБ ПВУФБОПЧЛХ У РПЪЙГЙЙ ЗПМПК ЬНРЙТЙЛЙ. ъЕТЛБМП МЙНБОПЧ УПЛТБЭБЕФ ЖТПОФ ПВПТПОЩ. б УФБМП ВЩФШ, Й ЖТПОФ ТБВПФ РП УППТХЦЕОЙА ХЛТЕРМЕОЙК Й ЮЙУМЕООПУФШ ЧПКУЛ Ч ПВПТПОЕ. рТЙ ОБЫЙИ УЛХДОЩИ УЙМБИ ЬФП УХЭЕУФЧЕООЩК РМАУ. пУФБЕФУС ТЕЫЙФШ ЧПРТПУ У ХРТБЧМЕОЙЕН. нПЕ НОЕОЙЕ ФБЛПЕ: ОХЦОП ТБЪДЕМЙФШ ПВПТПОХ ОБ ДПУФБФПЮОП УБНПУФПСФЕМШОЩЕ УЕЛФПТБ Й УПЪДБФШ РПДЧЙЦОПК ТЕЪЕТЧ. дХНБА, уПЖТПОПЧ УПЗМБУЙФУС УП НОПК. б НЩ У ЧБНЙ ВХДЕН ХЦЕ УЕКЮБУ ЙУИПДЙФШ ЙЪ ЬФПЗП РТЙ РМБОЙТПЧБОЙЙ ЙОЦЕОЕТОПК РПДЗПФПЧЛЙ ПВПТПОЩ...

юБУБ ДЧБ-ФТЙ НЩ РПТБВПФБМЙ У ЛБТФБНЙ, РПУМЕ ЮЕЗП С ХФПЮОЙМ ЪБДБОЙЕ лЕДТЙОУЛПНХ Й ЕЗП ЗТХРРЕ, ЪБОЙНБЧЫЕКУС ТБЪТБВПФЛПК РМБОБ. рПДЗПФПЧЙМ ФБЛЦЕ РТЙЛБЪ П УЖПТНЙТПЧБОЙЙ ЗЙДТПФЕИОЙЮЕУЛПК ТПФЩ Й ПФТСДБ ЗМХВПЛПЗП ВХТЕОЙС. рПФПН РПЕИБМ Ч ЗПТЛПН.

ч РТЙЕНОПК Х о. р. зХТЕЧЙЮБ ЛП НОЕ РПДПЫЕМ НПМПДПК ЖМПФУЛЙК ЛПНБОДЙТ У ФТЕНС УЕТЕВТСОЩНЙ ОБЫЙЧЛБНЙ ОБ ТХЛБЧБИ. пО ЪБНЕФОП ЧПМОПЧБМУС.

ФПЧБТЙЭ ЗЕОЕТБМ, ТБЪТЕЫЙФЕ ПВТБФЙФШУС? йОЦЕОЕТ РП БТФРТЙВПТБН ЫФБВБ ВБЪЩ лПЗБО... нОЕ ПЮЕОШ РПЧЕЪМП, ЮФП С ЧУФТЕФЙМ ЧБУ. рПЦБМХКУФБ, ЧЩУМХЫБКФЕ НЕОС.

ДБ ЧЩ ХУРПЛПКФЕУШ. тБУУЛБЪЩЧБКФЕ, Ч ЮЕН ДЕМП, - РТЕДМПЦЙМ С.

ЕУФШ ЙДЕС ОБЮБФШ Ч ЗПТПДЕ ЧЩРХУЛ ФБОЛПЧ, - ВЩУФТП ЪБЗПЧПТЙМ лПЗБО. - оЕ УНПФТЙФЕ ОБ НЕОС У ХДЙЧМЕОЙЕН, С ПФДБА УЕВЕ ПФЮЕФ Ч ФПН, ЮФП ЗПЧПТА. оБУФПСЭЙЕ ФБОЛЙ ЪДЕУШ, ТБЪХНЕЕФУС, ДЕМБФШ ОЕЧПЪНПЦОП. оП РПЮЕНХ ОЕ ПВЫЙФШ РТПФЙЧПРХМЕЧПК ВТПОЕК Й ЛПТБВЕМШОПК УФБМША ФТБЛФПТБ - "ОБФЙЛЙ"? рПЮЕНХ ОЕ РПУФБЧЙФШ ОБ ОЙИ РХМЕНЕФЩ ЙМЙ ДБЦЕ МЕЗЛПЕ ПТХДЙЕ? с ЧУЕ РТЙЛЙОХМ, РП ТБУЮЕФБН РПМХЮБЕФУС. зМБЧОЩК ЙОЦЕОЕТ "сОЧБТЛЙ" тПНБОПЧ УП НОПК УПЗМБУЕО. чЕДШ ДЕМБАФ ЦЕ Ч пДЕУУЕ ВТПОЕРПЕЪДБ...

рТЙ ЧУЕК ОЕПЦЙДБООПУФЙ ЬФБ ЙДЕС ЪБУМХЦЙЧБМБ ЧОЙНБОЙС. с ИПТПЫП ЪОБМ ФТБЛФПТОЩЕ ФСЗБЮЙ уфъ-обфй - ЧЕУШНБ НПЭОЩЕ ЗХУЕОЙЮОЩЕ НБЫЙОЩ. рПЮЕНХ ВЩ ОЕ РПРТПВПЧБФШ?

чНЕУФЕ Е лПЗБОПН НЩ РТПЫМЙ Ч ЛБВЙОЕФ Л зХТЕЧЙЮХ, с РПРТПУЙМ РТПЙОЖПТНЙТПЧБФШ НЕОС П ФПН, ЛБЛ ПВУФПЙФ ДЕМП У ЧЩРХУЛПН ЧПЕООПК РТПДХЛГЙЙ ОБ ПДЕУУЛЙИ ЪБЧПДБИ. уЕЛТЕФБТШ ЗПТЛПНБ ТБУУЛБЪБМ, ЮФП ОБ МЙОПМЕХНПЧПН ЪБЧПДЕ ПУЧБЙЧБЕФУС РТПЙЪЧПДУФЧП ЧЪТЩЧЮБФЛЙ, ОБ "лЙОБРЕ" Й "лТБУОПН рТПЖЙОФЕТОЕ" ОБЮБФ ЧЩРХУЛ РТПФЙЧПФБОЛПЧЩИ Й РТПФЙЧПРЕИПФОЩИ НЙО, ОБМБЦЙЧБЕФУС ЙЪЗПФПЧМЕОЙЕ ТХЮОЩИ ЗТБОБФ. рП РТПУШВЕ ЗЕОЕТБМБ уПЖТПОПЧБ ПДЕУУЛЙЕ ТБВПЮЙЕ ЧЪСМЙУШ ЪБ УПЪДБОЙЕ 82- Й 50-НЙММЙНЕФТПЧЩИ НЙОПНЕФПЧ. еУФШ НЩУМШ Й ОБУЮЕФ ПЗОЕНЕФПЧ. оХ Й, ЛПОЕЮОП, ЛЙОЦБМЩ, МПРБФЩ, ЛЙТЛПНПФЩЗЙ, ЛПМАЮБС Й ЗМБДЛБС РТПЧПМПЛБ, НБМПЪБНЕФОЩЕ РТЕРСФУФЧЙС, УРЙТБМЙ вТХОП...

рПВМБЗПДБТЙЧ УЕЛТЕФБТС ЗПТЛПНБ, С ЧЛТБФГЕ ТБУУЛБЪБМ П РТЕДМПЦЕОЙЙ лПЗБОБ Й ЪБНЕФЙМ, ЮФП УЮЙФБА ЕЗП ТБЪХНОЩН. зХТЕЧЙЮ ФХФ ЦЕ РПЪЧПОЙМ ОБ "сОЧБТЛХ" (ЪБЧПД ОЙ сОЧБТУЛПЗП ЧПУУФБОЙС) Й РЕТЕЗПЧПТЙМ У ЗМБЧОЩН ЙОЦЕОЕТПН

ч ТЕЪХМШФБФЕ Ч ТБУРПТСЦЕОЙЕ х. з. лПЗБОБ Й р. л. тПНБОПЧБ ВЩМП ЧЩДЕМЕОП ДМС ОБЮБМБ ФТЙ ФСЗБЮБ...

ч ФЕ ДОЙ РТПФЙЧОЙЛ ОБУФПКЮЙЧП ТЧБМУС Л ЗПТПДХ, Л НПТУЛПНХ РПВЕТЕЦША, УФТЕНСУШ ЪБЧЕТЫЙФШ ПЛТХЦЕОЙЕ пДЕУУЩ. рП ДБООЩН ТБЪЧЕДЛЙ, ПО ЧЧЕМ Ч ВПК УЕНШ РЕИПФОЩИ Й ПДОХ ЛБЧБМЕТЙКУЛХА ДЙЧЙЪЙА. й ЬФЙН, РП-ЧЙДЙНПНХ, ОЕ УПВЙТБМУС ПЗТБОЙЮЙФШУС. уПРТПФЙЧМЕОЙЕ ОБЫЙИ ЧПКУЛ ХУЙМЙЧБМПУШ У ЛБЦДЩН ДОЕН, ОП ПФИПДЙФШ ЧУЕ ЦЕ РТЙИПДЙМПУШ.

оЙ ОБ РЕТЧПН, ОЙ ОБ ЧФПТПН ТХВЕЦБИ, ЗДЕ ЙОЦЕОЕТОЩЕ ТБВПФЩ ВЩМЙ ЧЩРПМОЕОЩ РТЙНЕТОП ОБРПМПЧЙОХ, ЮБУФСН рТЙНПТУЛПК ЪБЛТЕРЙФШУС ОЕ ХДБМПУШ. оП ЪБДЕТЦБФШ ОБУФХРМЕОЙЕ ЧТБЗБ ПОЙ ЧУЕ ЦЕ РПНПЗМЙ. й ЬФБ ЪБДЕТЦЛБ, РХУФШ ОЕ ПЮЕОШ ВПМШЫБС, ДБМБ ОБН ЧПЪНПЦОПУФШ УПУТЕДПФПЮЙФШ ЧУЕ УЙМЩ ОБ УФТПЙФЕМШУФЧЕ ФТЕФШЕЗП Й ЮЕФЧЕТФПЗП ТХВЕЦЕК, ЛПФПТЩЕ ФЕРЕТШ УФБОПЧЙМЙУШ УППФЧЕФУФЧЕООП РЕТЕДПЧЩНЙ Й ЗМБЧОЩНЙ ТХВЕЦБНЙ.

13 БЧЗХУФБ ОЕРТЙСФЕМШ ЧЩЫЕМ Л НПТА ОБ УЕЧЕТП-ЧПУФПЛЕ ПФ ЗПТПДБ, РПМОПУФША ПЛТХЦЙЧ ЕЗП. пДОПЧТЕНЕООП ПО РТЕДРТЙОСМ ТЕЫЙФЕМШОПЕ ОБУФХРМЕОЙЕ РП ЧУЕНХ ЖТПОФХ, ОП ХУРЕИБ ОЕ ДПВЙМУС. ч ФПФ ЦЕ ДЕОШ чПЕООЩК УПЧЕФ БТНЙЙ ЙЪДБМ РТЙЛБЪ, УПЗМБУОП ЛПФПТПНХ ПВПТПОБ ЗПТПДБ ТБЪВЙЧБМБУШ ОБ ФТЙ УЕЛФПТБ.

уЕЛФПТ ОБ РТБЧПН ЖМБОЗЕ ОБЪЧБМЙ ЧПУФПЮОЩН. еЗП ЖТПОФ ОБЮЙОБМУС ПФ РПВЕТЕЦШС, РЕТЕУЕЛБМ лХСМШОЙГЛЙК МЙНБО Й ХРЙТБМУС Ч иБДЦЙВЕКУЛЙК МЙНБО, РП ПУЙ ЛПФПТПЗП РТПИПДЙМБ ТБЪЗТБОЙЮЙФЕМШОБС МЙОЙС У ЪБРБДОЩН УЕЛФПТПН. жТПОФ ЪБРБДОПЗП УЕЛФПТБ ЙЪПЗОХМУС Ч УФПТПОХ фЙТБУРПМШУЛПЗП ЫПУУЕ; ЧДПМШ РПУМЕДОЕЗП РТПИПДЙМБ ЧФПТБС УФПТПОБ ЪБРБДОПЗП УЕЛФПТБ. хЗПМ НЕЦДХ УФПТПОБНЙ УПУФБЧМСМ ЗТБДХУПЧ ФТЙДГБФШ Й УНПФТЕМ ЧЕТЫЙОПК ОБ УЕЧЕТП-ЪБРБД. фТЕФЙК, АЦОЩК, УЕЛФПТ ПИЧБФЩЧБМ ЧУЕ ПУФБМШОПЕ РТПУФТБОУФЧП ДП АЗП-ЪБРБДОПЗП ВЕТЕЗБ НПТС (РПОБЮБМХ МЙОСА ЖТПОФБ ПЗТБОЙЮЙЧБМЙ УМЕЧБ ОЙЪПЧШС дОЕУФТБ Й дОЕУФТПЧУЛЙК МЙНБО).

ч ЧПУФПЮОПН УЕЛФПТЕ УТБЦБМЙУШ ХУЙМЕООЩК НПТУЛПК РПМЛ, РПМЛ олчд, ПДЙО УФТЕМЛПЧЩК РПМЛ ЙЪ УПУФБЧБ 25-К ДЙЧЙЪЙЙ Й ПФДЕМШОЩК УФТЕМЛПЧЩК ВБФБМШПО. чОБЮБМЕ ЬФЙ УЧПДОЩЕ УЙМЩ ЧПЪЗМБЧМСМ ЛПНВТЙЗ у. ж. нПОБИПЧ, СЧМСЧЫЙКУС Й ОБЮБМШОЙЛПН УЕЛФПТБ. рПЪЦЕ ФБН УЖПТНЙТПЧБМЙ ДЙЧЙЪЙА РПД ОБЮБМПН ВЩЧЫЕЗП ЛПНЕОДБОФБ фЙхтБ РПМЛПЧОЙЛБ з. н. лПЮЕОПЧБ, Л ЛПФПТПНХ Й РЕТЕЫМП ХРТБЧМЕОЙЕ УЕЛФПТПН. оБЮБМШОЙЛПН ЪБРБДОПЗП УЕЛФПТБ УФБМ ЗЕОЕТБМ-НБКПТ ч. ж. чПТПВШЕЧ, ФПМШЛП ЮФП РТЙОСЧЫЙК 95-А ДЙЧЙЪЙА. пОБ-ФП ЧНЕУФЕ У ПДОЙН ФЙТБУРПМШУЛЙН РХМШВБФПН Й ДЕТЦБМБ ЪДЕУШ ПВПТПОХ. ч АЦОПН УЕЛФПТЕ, ЧПЪЗМБЧМСЕНПН РПМЛПЧОЙЛПН б. у. ъБИБТЮЕОЛП (ЧУЛПТЕ ЕЗП УНЕОЙМ ЗЕОЕТБМ-НБКПТ й. е. рЕФТПЧ), ПВПТПОСМЙУШ 25-С ДЙЧЙЪЙС Й ДТХЗПК ФЙТБУРПМШУЛЙК РХМШВБФ. ч БТНЕКУЛЙК ТЕЪЕТЧ ЧЩЧПДЙМЙУШ 1-С ЛБЧДЙЧЙЪЙС Й 47-К ПФДЕМШОЩК РПОФПООЩК ВБФБМШПО.

тБЪДЕМЕОЙЕ ОБ УЕЛФПТБ РТПЙЪПЫМП ПТЗБОЙЪПЧБООП Й ЮЕФЛП, ИПФС ВПЙ, РП УХЭЕУФЧХ, ОЕ РТЕЛТБЭБМЙУШ. ч ЬФЙИ ВПСИ РПМХЮБМЙ ЪБЛБМЛХ ЙУФТЕВЙФЕМШОЩЕ ВБФБМШПОЩ Й ПРПМЮЕОЮЕУЛЙЕ РПДТБЪДЕМЕОЙС, РПУФЕРЕООП ЧМЙЧБЧЫЙЕУС Ч УПУФБЧ ЛБДТПЧЩИ ЮБУФЕК. оБВЙТБМУС ПРЩФБ Й 1-К НПТУЛПК РПМЛ, ЧЩЧЕДЕООЩК ОБ РПЪЙГЙЙ НЕЦДХ нБМЩН Й вПМШЫЙН бДЦБМЩЛУЛЙНЙ МЙНБОБНЙ.

ч РПМЛ ЧИПДЙМЙ ДПВТПЧПМШГЩ ЙЪ ТБЪОЩИ ЮБУФЕК Й У ЛПТБВМЕК ВБЪЩ. лБЛ РТБЧЙМП, ЬФП ВЩМЙ ОЕУЛПМШЛП МЕФ РТПУМХЦЙЧЫЙЕ ЛТБУОПЖМПФГЩ Й НМБДЫЙЕ ЛПНБОДЙТЩ, ВПМШЫЙЕ ЪОБФПЛЙ УЧПЕЗП ДЕМБ, ОП УПЧЕТЫЕООП ОЕЙУЛХЫЕООЩЕ Ч ФБЛФЙЛЕ УХИПРХФОПЗП ВПС. рПМЛПН ОЕДПМЗП ЛПНБОДПЧБМ НБКПТ ч. р. нПТПЪПЧ, РПФПН ОБ ЕЗП НЕУФП РПУФБЧЙМЙ с. й. пУЙРПЧБ. пО, ИПФС Й ЙНЕМ ЙОФЕОДБОФУЛПЕ ЪЧБОЙЕ, ВЩМ ЮЕМПЧЕЛПН ТЕЫЙФЕМШОЩН Й ВПЕЧЩН, ЧПЕЧБМ ОБ УХИПРХФШЕ ЕЭЕ Ч ЗТБЦДБОУЛХА Й Л ФПНХ ЦЕ ПВМБДБМ ЛПНБОДЙТУЛПК ЦЙМЛПК. чУЛПТЕ пУЙРПЧ РПМХЮЙМ ЪЧБОЙЕ РПМЛПЧОЙЛБ. пДОБЛП ПУФБМШОЩЕ ЛПНБОДЙТЩ ОЕ ВЩМЙ ЗПФПЧЩ РТЕРПДБФШ РПДЮЙОЕООЩН БЪЩ ПВЭЕЧПКУЛПЧПК ОБХЛЙ.

пУПВЕООП УФТБДБМБ ЙОЦЕОЕТОБС РПДЗПФПЧЛБ. х НПТСЛПЧ ОЕ ВЩМП ОБЧЩЛПЧ ЪЕНМСОЩИ ТБВПФ, ДБ ПОЙ Й ОЕ ЧЙДЕМЙ ПУПВПЗП УНЩУМБ Ч ФБЛЙИ ТБВПФБИ, РПМБЗБС, ЮФП ИТБВТПНХ ОЕЪБЮЕН РТСФБФШУС ПФ РХМШ Й УОБТСДПЧ. ыФБВ РПМЛБ ТБУРПМПЦЙМУС Ч РПУБДЛЕ, Ч ОЕЗМХВПЛПН ПЛПРЮЙЛЕ. чУЕ ЕЗП ПВПТХДПЧБОЙЕ УПУФПСМП ЙЪ ДЧХИ ФЕМЕЖПООЩИ БРРБТБФПЧ. ч ВБФБМШПОБИ ВЩМП ЕЭЕ ИХЦЕ. б НЕЦДХ ФЕН ПВУФБОПЧЛБ ФТЕВПЧБМБ УТПЮОП УПЪДБЧБФШ СЮЕКЛЙ, РХМЕНЕФОЩЕ Й НЙОПНЕФОЩЕ РПЪЙГЙЙ, ИПДЩ УППВЭЕОЙС, ЪБЗТБЦДЕОЙС.

т. в. лБНЕОЕГЛЙК, РПВЩЧБЧ ОБ РПЪЙГЙСИ РПМЛБ, ЧЕТОХМУС Ч ЫФБВ БТНЙЙ ПЮЕОШ ЧУФТЕЧПЦЕООЩН Й РПРТПУЙМ УТПЮОП ЧЩДЕМЙФШ ДМС НПТСЛПЧ ЫБОГЕЧЩК ЙОУФТХНЕОФ, ЛПМШС Й ЛПМАЮХА РТПЧПМПЛХ. чУЕ ЬФП ВЩМП ОЕЪБНЕДМЙФЕМШОП РПЗТХЦЕОП Ч НБЫЙОХ Й ПФПУМБОП РП ОБЪОБЮЕОЙА. ч РПМЛ пУЙРПЧБ ВЩМЙ УТПЮОП ОБРТБЧМЕОЩ БТНЕКУЛЙЕ ЛПНБОДЙТЩ, ЛПФПТЩЕ Ч ИПДЕ ВПЕЧ ПТЗБОЙЪПЧБМЙ ЙОЦЕОЕТОХА РПДЗПФПЧЛХ ЛТБУОПЖМПФГЕЧ...

оБЫБ ТБВПФБ РП УПУФБЧМЕОЙА РМБОБ ПВПТПОЙФЕМШОЩИ НЕТПРТЙСФЙК ВЩМБ ЪБЧЕТЫЕОБ. с ОБНЕТЕЧБМУС ДПМПЦЙФШ РМБО чПЕООПНХ УПЧЕФХ БТНЙЙ, ОП ФХФ РТПЙЪПЫМП ОЕПЦЙДБООПЕ ДМС ОБУ УПВЩФЙЕ. 19 БЧЗХУФБ ВЩМБ РПМХЮЕОБ ДЙТЕЛФЙЧБ уФБЧЛЙ П УПЪДБОЙЙ пДЕУУЛПЗП ПВПТПОЙФЕМШОПЗП ТБКПОБ (ппт) ДМС ПТЗБОЙЪБГЙПООПЗП ПВЯЕДЙОЕОЙС ХУЙМЙК БТНЙЙ, БЧЙБГЙЙ Й ЖМПФБ, РБТФЙКОЩИ, УПЧЕФУЛЙИ ПТЗБОПЧ Й ПВЭЕУФЧЕООЩИ ПТЗБОЙЪБГЙК. лПНБОДХАЭЙН ппт ОБЪОБЮБМУС ЛПОФТ-БДНЙТБМ з. ч. цХЛПЧ. рПДЮЙОСМУС ПО чПЕООПНХ УПЧЕФХ юЕТОПНПТУЛПЗП ЖМПФБ Й ОЕУ РЕТЕД ОЙН ПФЧЕФУФЧЕООПУФШ ЪБ ПВПТПОХ пДЕУУЩ. ыФБВ ТБКПОБ РТЕДМБЗБМПУШ ЧПЪЗМБЧЙФШ ЗЕОЕТБМ-НБКПТХ з. д. ыЙЫЕОЙОХ.

пДОПЧТЕНЕООП ВЩМ ХФЧЕТЦДЕО УПУФБЧ чПЕООПЗП УПЧЕФБ ппт. ч ОЕЗП ЧПЫМЙ ДЙЧЙЪЙПООЩК ЛПНЙУУБТ ж. о. чПТПОЙО, ВТЙЗБДОЩК ЛПНЙУУБТ й. й. бЪБТПЧ, РТЙВЩЧЫЙК ЙЪ зМБЧОПЗП РПМЙФХРТБЧМЕОЙС ол чнж, Й РЕТЧЩК УЕЛТЕФБТШ пДЕУУЛПЗП ПВЛПНБ РБТФЙЙ б. з. лПМЩВБОПЧ.

зЕОЕТБМ-МЕКФЕОБОФ з. р. уПЖТПОПЧ, ЛПФПТПНХ ДП ФПЗП РПДЮЙОСМБУШ ЧПЕООП-НПТУЛБС ВБЪБ Й ЕЕ- ЛПНБОДЙТ з. ч. цХЛПЧ, УФБМ ФЕРЕТШ ЪБНЕУФЙФЕМЕН ЛПНБОДХАЭЕЗП ппт РП УХИПРХФОЩН ЧПКУЛБН. ъБНЕУФЙФЕМЕН РП НПТУЛПК ЮБУФЙ Й ЛПНБОДЙТПН ВБЪЩ УФБОПЧЙМУС ЛПОФТ-БДНЙТБМ й. д. лХМЕЫПЧ, ТБОЕЕ ЛПНБОДПЧБЧЫЙК ВБЪПК Ч оЙЛПМБЕЧЕ. ъБНЕУФЙФЕМЕН РП ЧПЕООП-ЧПЪДХЫОЩН УЙМБН УФБМ ЙНЕОПЧБФШУС ЛПНВТЙЗ ч. р. лБФТПЧ, ИПФС ЧУЕ ЬФЙ УЙМЩ УПУФБЧМСМ МЙЫШ ПДЙО, ДБ Й ФП ЛТЕРЛП РПФТЕРБООЩК, 69-К ЙУФТЕВЙФЕМШОЩК БЧЙБРПМЛ. ч ДПМЦОПУФШ ОБЮБМШОЙЛБ БТФЙММЕТЙЙ ЧУФХРБМ РПМЛПЧОЙЛ о. л. тЩЦЙ - ДП ЬФПЗП ОБЮБТФ рТЙНПТУЛПК. чЧПДЙМБУШ ФБЛЦЕ ДПМЦОПУФШ РПНПЭОЙЛБ ЛПНБОДХАЭЕЗП РП ПВПТПОЙФЕМШОПНХ УФТПЙФЕМШУФЧХ, ОБ ЛПФПТХА ОБЪОБЮЙМЙ НЕОС.

оЕ УЛБЦХ, ЮФП ТЕПТЗБОЙЪБГЙА УТБЪХ ЧУФТЕФЙМЙ У РПОЙНБОЙЕН Й ПДПВТЕОЙЕН ЧУЕ Й ЛБЦДЩК. оП ЕЕ ГЕМЕУППВТБЪОПУФШ ОЕ ЧЩЪЩЧБМБ УПНОЕОЙК. нПТУЛБС ЛПННХОЙЛБГЙС ПУФБЧБМБУШ ЕДЙОУФЧЕООЩН ЛБОБМПН, РП ЛПФПТПНХ ПУБЦДЕООЩЕ РПМХЮБМЙ РТПДХЛФЩ, ВПЕРТЙРБУЩ Й РПРПМОЕОЙЕ. ч ЬФПК УЙФХБГЙЙ ЛПНБОДПЧБОЙЕ юЕТОПНПТУЛПЗП ЖМПФБ, ЕУФЕУФЧЕООП, УФБОПЧЙМПУШ ЕДЙОУФЧЕООЩН ПТЗБОПН, ЛПФПТЩК НПЗ ХРТБЧМСФШ ЧУЕН ЬФЙН. чЕДШ УЧСЪШ У аЦОЩН ЖТПОФПН ВЩМБ ЖБЛФЙЮЕУЛЙ ХФТБЮЕОБ.

оПЧБС УФТХЛФХТБ ЧПЫМБ Ч ЦЙЪОШ Й ЧУЛПТЕ УФБМБ РТЙЧЩЮОПК. рПД ПЗОЕН ЧТБЗБ МАДЙ ХУРЕЫОП РТЙФЕТМЙУШ ДТХЗ Л ДТХЗХ Ч УЧПЕН ОПЧПН ЛБЮЕУФЧЕ. лПНБОДБТН ОЕ ПФЧМЕЛБМУС ПФ ТЕЫЕОЙС БТНЕКУЛЙИ ЧПРТПУПЧ. лПНБОДХАЭЙК ТБКПОПН УПУТЕДПФПЮЙМ ХУЙМЙС ОБ ЧЩРПМОЕОЙЙ ХЛБЪБОЙК уФБЧЛЙ, ЛПФПТБС ТЕЛПНЕОДПЧБМБ ЧУЕНЕТОП ТБЪЧЙЧБФШ ЙОЦЕОЕТОЩЕ УППТХЦЕОЙС, ЙУРПМШЪПЧБФШ ЧУЕ ФТХДПУРПУПВОПЕ ОБУЕМЕОЙЕ ДМС ПВПТПОЩ ЗПТПДБ, ЙЪЯСФШ ЙЪ ФЩМПЧЩИ ЮБУФЕК Й ХЮТЕЦДЕОЙК ЧЕУШ ЙЪМЙЫОЙК ТСДПЧПК Й ОБЮБМШУФЧХАЭЙК УПУФБЧ Й ЙУРПМШЪПЧБФШ ЕЗП ДМС УМХЦВЩ Ч УФТПА, УПЪДБФШ ЪБРБУОЩЕ УЙМЩ. рТЕДМБЗБМПУШ ФБЛЦЕ ЧЪСФШ ОБ ХЮЕФ ЧУЕ ЙНЕАЭЕЕУС Ч ЗПТПДЕ ЧППТХЦЕОЙЕ, ЧПЕООХА ФЕИОЙЛХ Й ДТХЗПЕ ЧПЕООПЕ ЙНХЭЕУФЧП, РТЙЗПДОПЕ ДМС ПВПТПОЩ, Б ЧУЕ ОЕОХЦОПЕ ДМС ЬФПК ГЕМЙ ЬЧБЛХЙТПЧБФШ. ьЧБЛХБГЙА РТПЙЪЧПДЙФШ ЧП ЧУЕИ УМХЮБСИ МЙЫШ У ТБЪТЕЫЕОЙС ЛПНБОДХАЭЕЗП ппт.

рП МЙЮОЩН ЛБЮЕУФЧБН ЛПНБОДХАЭЙК ПЮЕОШ РПДИПДЙМ ДМС УЧПЕК ТПМЙ. лПОЕЮОП, Ч ПРЕТБФЙЧОПК РПДЗПФПЧЛЕ ПО ОЕ НПЗ ОЕ ХУФХРБФШ уПЖТПОПЧХ - ЧУЕК РТЕДЫЕУФЧХАЭЕК УМХЦВПК цХЛПЧБ ЗПФПЧЙМЙ Л ТЕЫЕОЙА ЙОЩИ ЪБДБЮ. оП ПО ВЩМ ЮЕМПЧЕЛПН У ЧПЕООПК ЛПУФПЮЛПК. фЧЕТДЩН, ТЕЫЙФЕМШОЩН, ЙОПЗДБ, РТБЧДБ, ЮТЕЪНЕТОП РПТЩЧЙУФЩН. чРТПЮЕН, ЬФП ЛБЮЕУФЧП ЧУЕЗДБ ЛПНРЕОУЙТПЧБМПУШ РТЙУХЭЙН ЕНХ ЪДТБЧЩН УНЩУМПН.

лБЛ Й ВПМШЫЙОУФЧП ЖМПФУЛЙИ ЛПНБОДЙТПЧ, МАДЕК, РТЙОБДМЕЦБЭЙИ Л УБНПНХ ФЕИОЙЮЕУЛЙ ПУОБЭЕООПНХ ЧЙДХ УЙМ, цХЛПЧ У ВПМШЫЙН РПОЙНБОЙЕН ПФОПУЙМУС Л ЪБДБЮБН ЙОЦЕОЕТОПК УМХЦВЩ. пО ХФЧЕТДЙМ РПТСДПЛ, УПЗМБУОП ЛПФПТПНХ ОЙ ПДОП ЙОЦЕОЕТОП-УФТПЙФЕМШОПЕ РПДТБЪДЕМЕОЙЕ ОЕ НПЗМП ЙУРПМШЪПЧБФШУС ОЕ РП ОБЪОБЮЕОЙА ВЕЪ ЧЕДПНБ РПНПЭОЙЛБ ЛПНБОДХАЭЕЗП РП ПВПТПОЙФЕМШОПНХ УФТПЙФЕМШУФЧХ.

рМБО ЙОЦЕОЕТОПК РПДЗПФПЧЛЙ ПВПТПОЩ НОЕ РТЙЫМПУШ ДПЛМБДЩЧБФШ чПЕООПНХ УПЧЕФХ ппт. чУЕ ОБЫЙ УППВТБЦЕОЙС ВЩМЙ ПДПВТЕОЩ Й ХФЧЕТЦДЕОЩ. ъБ РЕТЕДПЧПК ТХВЕЦ РТЙОЙНБМУС ВЩЧЫЙК ФТЕФЙК, ЗДЕ ТБВПФЩ Ч ТСДЕ НЕУФ РТПЧПДЙМЙУШ ХЦЕ Ч РТЕДЕМБИ ДПУСЗБЕНПУФЙ ЧТБЦЕУЛПЗП ПЗОС. зМБЧОЩН ТХВЕЦПН УФБОПЧЙМУС ВЩЧЫЙК ЮЕФЧЕТФЩК, ОБ УФТПЙФЕМШУФЧЕ ЛПФПТПЗП УПУТЕДПФПЮЙЧБМЙУШ ПУОПЧОЩЕ ХУЙМЙС. фТЕФЙК, ФЩМПЧПК, ТХВЕЦ РТПИПДЙМ РП ПЛТБЙОБН ЗПТПДБ. чПЕООЩК УПЧЕФ РПФТЕВПЧБМ ПФ ЙОЦЕОЕТОПЗП ТХЛПЧПДУФЧБ БТНЙЙ Й ЛПНБОДЙТПЧ УЕЛФПТПЧ ХУЙМЙФШ УФТПЙФЕМШУФЧП ПВПТПОЙФЕМШОЩИ УППТХЦЕОЙК ЛБЛ ОБ ТХВЕЦБИ, ФБЛ Й Ч УБНПН ЗПТПДЕ. уФБЧЙМБУШ ЪБДБЮБ РПУФТПЙФШ ЪБРБУОПК ЛПНБОДОЩК РХОЛФ Ч ТБКПОЕ бТЛБДЙЙ. оБ ЙОЦЕОЕТОЩЕ ЮБУФЙ ЧПЪМБЗБМБУШ ПФЧЕФУФЧЕООПУФШ ЪБ ЮЕФЛХА ПТЗБОЙЪБГЙА ВПТШВЩ У РПЦБТБНЙ, ЪБ ВЕУРЕТЕВПКОПЕ УОБВЦЕОЙЕ РТПНЩЫМЕООЩИ РТЕДРТЙСФЙК, РПТФБ Й ЗБТОЙЪПОБ ЬМЕЛФТПЬОЕТЗЙЕК Й ЧПДПК, ЪБ ТБГЙПОБМШОПЕ ЙУРПМШЪПЧБОЙЕ ЛБФБЛПНВ, ЧПДПЛБОБМЙЪБГЙПООПК УЕФЙ, РПДЧБМПЧ Й РПДЪЕНОЩИ УЛМБДПЧ РПД ХВЕЦЙЭБ ДМС ОБУЕМЕОЙС. й ЕЭЕ: ФТЕВПЧБМПУШ РТЕДХУНПФТЕФШ ЪБФПРМЕОЙЕ ТБКПОБ рЕТЕУЩРЙ, РПДЗПФПЧЙЧ Л ЧЪТЩЧХ РМПФЙОЩ, РЕТЕЛТЩЧБАЭЙЕ иБДЦЙВЕКУЛЙК МЙНБО.

рТПЗТБННБ ВЩМБ ПВЫЙТОПК, ОБРТСЦЕООПК ДП РТЕДЕМБ ЙНЕАЭЙИУС УЙМ. оП ПОБ УХЭЕУФЧПЧБМБ, Й ЬФП ВЩМП ЗМБЧОПЕ, ЬФП РПЪЧПМСМП ДЕКУФЧПЧБФШ УПЗМБУПЧБООП Й ГЕМЕОБРТБЧМЕООП.

лБЛ ТБЪ Ч ЬФЙ ДОЙ ПВУФБОПЧЛБ ОБ РЕТЕДОЕН ЛТБЕ ПВПТПОЩ ПУМПЦОЙМБУШ. чТБЗ ЧЧПДЙМ Ч ВПК УЧЕЦЙЕ УЙМЩ, РЩФБСУШ ТБЪЧЙФШ ОБУФХРМЕОЙЕ. ч ОЙЪПЧШСИ дОЕУФТБ НЩ ВЩМЙ ЧЩОХЦДЕОЩ ТБЪТХЫЙФШ РПДЗПФПЧМЕООЩК Л ЧЪТЩЧХ НПУФ. оП Й ЬФП ОЕ РПНПЗМП ЧПКУЛБН АЦОПЗП УЕЛФПТБ ХДЕТЦБФШ УЧПЙ РПЪЙГЙЙ. рТЙЫМПУШ ПФПКФЙ ОБ НПТУЛПЕ РПВЕТЕЦШЕ, ПУФБЧЙЧ вЕМСЕЧЛХ. пДЕУУБ МЙЫЙМБУШ ДОЕУФТПЧУЛПК ЧПДЩ. чУС ОБДЕЦДБ ФЕРЕТШ ВЩМБ ОБ ЛПМПДГЩ Й УЛЧБЦЙОЩ. вПМШЫЙОУФЧП ЙЪ ОЙИ ХЦЕ ДЕКУФЧПЧБМП, ОБ ДТХЗЙИ ЪБЧЕТЫБМБУШ ТБВПФБ. чУЕЗП ЧУФХРЙМП Ч УФТПК 58 БТФЕЪЙБОУЛЙИ УЛЧБЦЙО Й ЛПМПДГЕЧ. чПДПРТПЧПДОБС УЕФШ Ч ДПНБИ ВЩМБ РЕТЕЛТЩФБ. оБ ЧПДХ, ЛБЛ Й ОБ РТПДХЛФЩ, ЧЧПДЙМЙУШ ЛБТФПЮЛЙ. вМБЗПДБТС ЬФПК НЕТЕ Ч ЗПТПДУЛЙИ ТЕЪЕТЧХБТБИ ХДБЧБМПУШ РПДДЕТЦЙЧБФШ ДЕУСФЙДОЕЧОЩК ЪБРБУ ЧПДЩ.

рТЙ РПНПЭОЙЛЕ ЛПНБОДХАЭЕЗП ппт РП ПВПТПОЙФЕМШОПНХ УФТПЙФЕМШУФЧХ ВЩМ УПЪДБО ЙОЦЕОЕТОЩК ПФДЕМ - ДЕМПЧПК ПТЗБО, ОЕВПМШЫПК РП УПУФБЧХ. ч ОЕЗП ЧПЫМЙ з. р. лЕДТЙОУЛЙК (У УПИТБОЕОЙЕН УЧПЙИ ПВСЪБООПУФЕК Ч БТНЙЙ), б. ф. рБЧМПЧ, б. у. гЙЗХТПЧ Й ОБЮБМШОЙЛ ЫФБВБ ПДОПЗП ЙЪ ТБУЖПТНЙТПЧБООЩИ хтПЧ еТЕНЙО.

у ЛЧБМЙЖЙГЙТПЧБООЩНЙ УРЕГЙБМЙУФБНЙ ДЕМП Х ОБУ ЧППВЭЕ ПВУФПСМП ВМБЗПРПМХЮОП. б ЧПФ ТБВПЮЙИ ТХЛ РПУФПСООП ОЕ ИЧБФБМП. оБЫЙ ЖПТФЙЖЙЛБГЙПООЩЕ ВБФБМШПОЩ ОБУЮЙФЩЧБМЙ ОЕ ВПМЕЕ ЮЕН РП ЮЕФЩТЕУФБ ЮЕМПЧЕЛ, ЮФП УПУФБЧМСМП МЙЫШ ФТЕФШ ЫФБФОПК ЮЙУМЕООПУФЙ УФТПКВБФБ ЧПЕООПЗП ЧТЕНЕОЙ. чУЕЗП Х ОБУ ЙНЕМПУШ ПЛПМП ДЧЕОБДГБФЙ ФЩУСЮ ВПКГПЧ ЙОЦЕОЕТОЩИ ЮБУФЕК. еЦЕДОЕЧОП ТБВПФБМП УФПМШЛП ЦЕ ЗПТПЦБО. ьФЙ МАДЙ ОЕ ЙНЕМЙ ОЕПВИПДЙНЩИ ОБЧЩЛПЧ, НОПЗЙЕ ЙЪ ОЙИ Л ФПНХ ЦЕ ВЩМЙ ЖЙЪЙЮЕУЛЙ УМБВЩ. й ПУФТП, ПЮЕОШ ПУФТП ОЕ ИЧБФБМП ФЕИОЙЛЙ. оБ УФТПЙФЕМШУФЧЕ ЗМБЧОПЗП ТХВЕЦБ, ЙНЕЧЫЕЗП ЖПТНХ ДХЗЙ РТПФСЦЕООПУФША Ч 80 ЛЙМПНЕФТПЧ, ЙУРПМШЪПЧБМПУШ ЧУЕЗП ПЛПМП УФБ БЧФПНБЫЙО. нОПЗП МЙ ПОЙ НПЗМЙ УДЕМБФШ?

зПТПД РТПДПМЦБМ ЙЪЩУЛЙЧБФШ ДМС ОБУ МАДУЛЙЕ ТЕЪЕТЧЩ. вЩМП УЖПТНЙТПЧБОП ЕЭЕ ЮЕФЩТЕ ЖПТФЙЖЙЛБГЙПООП-УФТПЙФЕМШОЩИ ВБФБМШПОБ. й ДЕМБНЙ Й РПНЩУМБНЙ УЧПЙНЙ ПДЕУУЙФЩ ЧУЕ ФЕУОЕЕ УМЙЧБМЙУШ У ЗБТОЙЪПОПН ЗПТПДБ-ЛТЕРПУФЙ, УФБОПЧЙМЙУШ ЕЗП ОЕПФЯЕНМЕНПК ЮБУФША.

ч ПДЙО ЙЪ БЧЗХУФПЧУЛЙИ ДОЕК НЕОС ТБЪЩУЛБМЙ ЗДЕ-ФП ОБ УФТПЙФЕМШУФЧЕ ЗМБЧОПЗП ТХВЕЦБ Й РЕТЕДБМЙ РТЙЛБЪБОЙЕ УТПЮОП СЧЙФШУС Л ЛПНБОДХАЭЕНХ. с УЕМ Ч ЗБЪЙЛ Й ОБРТБЧЙМУС Ч ЫФБВ.

РТЙУБЦЙЧБКФЕУШ, бТЛБДЙК жЕДПТПЧЙЮ, - ЧУФТЕФЙМ НЕОС цХЛПЧ, - фХФ ФБЛПЕ ДЕМП... йЪ ъБРПТПЦШС РТЙВЩМ х-2. х МЕФЮЙЛБ РТЙЛБЪ ЛПНБОДХАЭЕЗП ЖТПОФПН фАМЕОЕЧБ: ЪБВТБФШ ЧБУ Й ДПУФБЧЙФШ ОБ лр. фБЛ УЛБЪБФШ, Л НЕУФХ РПУФПСООПК УМХЦВЩ. юФП ВХДЕН ТЕЫБФШ?..

нОПЗПЕ РТПОЕУМПУШ Ч НПЪЗХ, РТЕЦДЕ ЮЕН ПФЧЕФЙМ ОБ ЧПРТПУ ЛПНБОДХАЭЕЗП пптБ. оП НЩУМШ П ФПН, ЮФПВЩ ПУФБЧЙФШ ПУБЦДЕООЩК ЗПТПД, ДБЦЕ ОЕ РТЙИПДЙМБ Ч ЗПМПЧХ.

МЕФЮЙЛ, ОБЧЕТОСЛБ, ФПТПРЙФУС, - ПФЧЕФЙМ С цХЛПЧХ. - юФП ЕУМЙ РЕТЕДБФШ У ОЙН: иТЕОПЧБ ОЕ УХНЕМЙ ТБЪЩУЛБФШ, ОБИПДЙМУС Ч ЧПКУЛБИ. б ЪБДЕТЦЙЧБФШ УБНПМЕФ ВПМШЫЕ ОЕ НПЗМЙ.

зБЧТЙЙМ чБУЙМШЕЧЙЮ ХМЩВОХМУС Й ЛТЕРЛП РПЦБМ НОЕ ТХЛХ.

фБЛ Й УДЕМБМЙ. б ЮЕТЕЪ ОЕУЛПМШЛП дОЕК УБНПМЕФ ЙЪ ъБРПТПЦШС РТЙМЕФЕМ УОПЧБ У РТЙЛБЪПН ДПУФБЧЙФШ ЙНЕООП иТЕОПЧБ. оБ НПЕ УЮБУФШЕ, Л ЬФПНХ ЧТЕНЕОЙ чПЕООЩК УПЧЕФ ппт ХУРЕМ ЪБТХЮЙФШУС УПЗМБУЙЕН нПУЛЧЩ ОБ ФП, ЮФПВЩ С ПУФБМУС Ч пДЕУУЕ.

Родился в Очёре Пермской губернии в семье потомственного краснодеревщика. Проявил музыкальные способности.

1910 – окончил 2-классное Очёрское училище.

1916 – окончил ремесленную школу, работал помощником мастера в столярном цехе Верхнетуринского завода. Участвовал в митингах. Вскоре вернулся в Очёр. Избран секретарем Союза рабочей молодежи. Преподаватель труда и одновременно студент Очёрского среднего технического училища.

1917 – устанавливал советскую власть в окрестностях Очёра. Училище распалось.

9.1918 – записался добровольцем в КА, телефонист штаба 30сд. Переведен в политотдел председателем музыкально-художественной секции.

Лето 1919 – помощник командира сапр Глазовской военно-технической партии (с 12.1919 – 1 инженерного военно-дорожного батальона) при 3А (с 1.1920 – 1 Революционной армии труда).

Участник Гражданской войны .

6.1920 – участвовал в боях против панской Польши на Западном фронте.

Конец 1920 – помощник начальника производителя работ 52ВПС.

Весна 1922 – заведующий дорожно-мостовым классом батальонной школы 2инжб.

Весна 1922-26 – начальник батальонной школы 5сапб и 5опонб. Призер 1 Олимпиады ИВ Западного фронта. Разработал «Наставление по наводке усиленных понтонных мостов» (1925).

1926-28 – начальник команды одногодичников.

Осень 1930 – старший преподаватель Ленинградской КВИШ с КУКС. Член партии большевиков/КПСС с 1931 г.

За период преподавания в Школе (Училище):

Руководил учебно-методической секцией;

1932 – разработал нормы мостовых работ и плановую таблицу по наводке моста;

Разработал учебное пособие «Памятка по расчету мостов»;

Лето 1932 – стажировался в войсках в должности дивизионного инженера.

Осень 1933 – начальник технической части и командир учебного сапб Детскосельской объединенной военной школы им. В.И. Ленина.

3.1934 – помощник начальника Инженерного управления Ленинградского ВО.

1936 – начальник отдела Штаба, ведавшего УР.

1937 – начальник Инженерного управления Ленинградского ВО, майор. Полковник.

Участник Советско-финляндской войны . 1939-40 – начальник инженеров 7А на Карельском перешейке. Комбриг (). 12.1939 – совместно с Пядышевым разработал Инструкцию по прорыву УР. Умело руководил инженерными частями по прорыву линии Маннергейма. Герой Советского Союза (21.3.1940). Начальник Инженерного управления Северо-Западного фронта. Генерал-майор ИВ (4.6.1940). В первых числах 7.1940 г. в кабинете Сталина генерал Хренов в присутствии ряда военачальников и государственных деятелей доложил план преобразований всего инженерного хозяйства армии в ГВИУ РККА. План был принят.

7.1940-12.3.1941 – начальник ГВИУ РККА.

С весны 1941 – НИВ Московского ВО.

Участник Великой Отечественной войны .

22.6.1941 – начальник Инженерного управления Южного фронта.

Обеспечивал сдерживающие бои на территории Молдавии, переправу через Днестр отходящих войск и занятие обороны на левом берегу Днестра.

19.8.1941 – помощник командующего Одесским ОР по оборонному строительству. Одесский ОР приковал к себе 18 вражеских дивизий. Награжден орденом Ленина.

14.10.1941 – заместитель командующего – НИВ 51А.

4.11.1941 – заместитель командующего Севастопольским ОР по инженерной обороне – НИВ. Героическая оборона Севастополя сорвала план гитлеровского руководства по захвату Кавказа.

Аркадий Фёдорович Хренов (5 февраля 1900, Очёр - 29 декабря 1987, Москва) - советский военачальник, генерал-полковник инженерных войск (1944), Герой Советского Союза (21.3.1940).

Биография

В Красной Армии с 1918 года. Участник Гражданской войны 1918-1920 годов.

Окончил курсы усовершенствования командного состава (1929). Член КПСС с 1931 года. Преподаватель Ленинградского военно-инженерного училища. Помощник начальника инженерных войск Ленинградского военного округа. Участник советско-финской войны в должности начальника инженерных войск 7-й армии: полковник, начальник инженерных войск Северо-Западного фронта.

В 1940-1941 годах - начальник Главного управления военно-инженерных войск Красной Армии, с 4 июня 1940 года генерал-майор. Перед началом ВОВ назначен начальником инженерных войск Московского военного округа.

С 22 июня 1941 года назначен начальником инженерных войск Южного фронта. С 19 августа 1941 года - помощник командующего по оборонительному строительству Одесского оборонительного района. После оставления Одессы - начальник инженерных войск Севастопольского оборонительного района (1941-1942).

Начальник инженерных войск Крымского (апрель - май 1942 года), Ленинградского и Волховского (1942-1944), Карельского (1944-1945), 1-го Дальневосточного (1945) фронтов.

После войны - начальник инженерных войск Приморского военного округа, затем Войск Дальнего Востока (декабрь 1945-май 1949), генерал-инспектор инженерных войск Главной инспекции Министерства обороны СССР (1949-1960).

С сентября 1960 года в отставке.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• три ордена Ленина;
• орден Октябрьской Революции;
• три ордена Красного Знамени;
• два ордена Кутузова 1-й степени;
• орден Суворова 2-й степени;
• орден Кутузова 2-й степени;
• орден Отечественной войны 1-й степени;
• иностранные ордена;
• медали.

Литература

• Хренов А. Ф. Мосты к победе. - М: Воениздат, 1982. - 349 с.

В Красной Армии с 1918 года. Участник Гражданской войны 1918-20 гг.

Окончил курсы усовершенствования командного состава (1929). Член КПСС с 1931 года. Участник советско-финской войны в должности начальника инженерных войск 7-й армии: полковник, начальник инженерных войск Северо-Западного фронта.

В 1940-1941 гг. - начальник Главного управления военно-инженерных войск Красной Армии, с 4 июня 1940 года генерал-майор. Перед началом ВОВ назначен начальником инженерных войск Московского военного округа.

С 22 июня 1941 года назначен начальником инженерных войск Южного фронта. С 19 августа 1941 года - помощник командующего по оборонительному строительству Одесского оборонительного района. После оставления Одессы - начальник инженерных войск Севастопольского оборонительного района (1941-1942). Начальник инженерных войск Крымского (апр. - май 1942 года), Ленинградского и Волховского (1942-44 гг.), Карельского (1944-45 гг.), 1-го Дальневосточного (1945) фронтов.

После войны - начальник инженерных войск Приморского военного округа, затем Войск Дальнего Востока (дек. 1945-май 1949), ген.-инспектор инженерных войск Главной инспекции Министерства обороны СССР (1949-60).

С сентября 1960 года в отставке. Умер 29 декабря 1987 года в Москве. Похоронен на Кунцевском кладбище.

Награды

• 3 орденами Ленина,
• 3 орденами Красного Знамени,
• 2 орденами Кутузова 1-й степени, орденами Кутузова 2-й степени,
• орден Суворова 2-й степени
• орден Октябрьской Революции
• орден Отечественной войны 1-й степени
• иностранные ордена и медали.