ТРИ СМЕРТИ НИКОЛАЯ ШМИТА

В судьбе этого молодого человека, прожившего всего 23 года, переплелись большая политика и большие деньги, вера в высокие идеалы и низкая алчность, любовь и обман, совестливость и подлость. Он внезапно и страшно погиб при загадочных обстоятельствах, затем его деньгами расчетливо воспользовались люди, ради которых он рисковал жизнью, и в конце концов о нем просто забыли – как и о большинстве его современников-революционеров. А завершилась эта история в Москве ровно 100 лет назад.

СПАСАЯ СЕМЕЙНЫЙ БИЗНЕС

Родившемуся в декабре 1883 года Николаю Павловичу Шмиту посчастливилось оказаться наследником двух семей богатейших московских фабрикантов. Его прадед по отцу, уроженец Риги Матвей Шмит обосновался в Москве в 1817 году, построив у Арбатской площади мебельную фабрику и быстро разбогатев в разгар строительного бума, охватившего Москву после пожара 1812 года.
В 1850-х гг. в России началось железнодорожное строительство, и сын Матвея Шмита, путейский инженер Александр Шмит, добился для семейной фирмы подрядов на изготовление мебели для вокзалов на железной дороге между Санкт-Петербургом и Москвой. Тогда же Шмит-2-й добавил к названию предприятия почетное наименование: «Поставщик Двора Его Императорского Величества».
Сын инженера Шмита Павел Александрович в начале 1880-х гг. женился на наследнице богатейшей старообрядческой семьи Морозовых – Вере Викуловне. На приданое невесты, полученное от ее отца-миллионщика, владевшего ткацкими мануфактурами в Московской и Тверской губерниях, Шмит-3-й к 1883 году отстроил новые фабричные корпуса и личный двухэтажный особняк на Пресне, тогдашней московской окраине, между улицами Нижняя Прудовая (ныне Дружинниковская) и Нижняя Пресненская (ныне Рочдельская).
До конца XIX столетия семейные и фабричные дела Шмитов шли хорошо. У счастливой четы Павла и Веры один за другим рождались дети – вслед за первенцем Николкой появились Катя (1884), Лиза (1887) и Алеша (1889). Фабрика давала хозяевам стабильно высокие доходы. Правда, работники трудились там по 12-14 часов в день, но мастера-резчики и обойщики получали за свою штучную работу неплохие деньги и не увлекались забастовками.
Налаженная жизнь Шмитов пошатнулась в 1902 году, когда Павел Александрович умер от болезни сердца. В своем завещании он велел продать фабрику, не видя в семье достойного преемника по ее управлению. Однако тогдашний застой экономики не позволил найти покупателей предприятия по реальной цене. От разорения дело Шмитов спас крупный заказ сахарозаводчика-миллионера Харитоненко на мебель для его особняка на Софийской набережной, где ныне размещается посольство Великобритании.
Тем временем юный Николай Шмит, желая спасти семейный бизнес, прервал учебу на естественном факультете Московского университета и начал реконструкцию фабрики, заняв у матери 75 тысяч рублей (цена тогдашней дворянской усадьбы в ближнем Подмосковье) и взяв кредит под ожидаемое после покойного деда по матери Викулы Морозова наследство, которое Николаю предстояло получить по достижении 21 года.

СПОНСОРСКИЕ АКТЫ

В расширении производства юному Шмиту помог его двоюродный дед Савва Тимофеевич Морозов – фабрикант-миллионер, меценат, крупнейший спонсор тогдашних подпольщиков-революционеров. Через Морозова Николай Шмит свел знакомство с московскими большевиками Леонидом Красиным, Николаем Бауманом, Виргилием Шанцером. Савва Морозов помогал этим людям, считая большевизм действенным средством ограничить всевластие царской бюрократии в интересах российских деловых кругов, не имевших тогда легальных инструментов воздействия на самодержавную монархию.
Однако с течением времени дружба с подпольщиками привела к разладу в семейной жизни Морозова и к его тяжелому нервному расстройству. Родные отправили Савву Тимофеевича на лечение во французские Канны, где 13 мая 1906 года его труп с пулей в сердце нашли в гостиничной постели. Историки до сих пор спорят, было ли это самоубийством либо убийством. Известно, что в день смерти Морозова в Каннах видели Леонида Красина, руководившего «боевой технической группой при ЦК РСДРП», то есть отрядом большевистских боевиков. Еще один исторический факт – из 100 тысяч рублей, на которые была застрахована жизнь Морозова, 60 тысяч получил Красин.
Горячо переживая гибель родственника и покровителя, Николай Шмит не был осведомлен о ее загадочных подробностях. Всецело доверившись новым друзьям-революционерам, в 1905 году Шмит передал тому же Красину 20 тысяч рублей на закупку оружия и еще 15 тысяч – на издание газеты «Новая жизнь». Эти спонсорские акты происходили в доме № 4/7 на углу Моховой и Воздвиженки на квартире пролетарского писателя Максима Горького и его гражданской жены (и близкой подруги покойного Саввы Морозова) – актрисы МХАТа Марии Федоровны Андреевой. А охраняли эту «нехорошую квартиру» 12 приезжих с Кавказа боевиков из «бригады» мастера экспроприаций (то есть вооруженных грабежей) Семена Тер-Петросяна, более известного под кличкой «Камо».
Общение с подобными незаурядными личностями все более увлекало пылкого экзальтированного юношу Шмита. С подачи Красина и Баумана Николай летом 1905 года принял на фабрику слесарями профессиональных революционеров Ивана Карасева и Михаила Николаева. Разумеется, в цехах они не появлялись, зато получали немалое жалованье. Когда ветераны фабрики во главе со старшим мастером Блюменау выразили недовольство этой «большевистской крышей», Шмит по совету старших товарищей созвал общефабричное собрание, где недовольных объявили «агентами полиции» и тут же уволили – якобы «коллективным решением коллег».
С тех пор фабричные мастера были вынуждены молча наблюдать за тем, как их молодые коллеги вместо работы в цехах учились кидать муляжи бомб прямо на фабричном дворе и тренировались в стрельбе в подвале котельной. Благо, ее новое оборудование, закупленное в Англии, в разгар революционных событий осени 1905 года установить было как-то недосуг. В те месяцы фабрика Шмита притягивала к себе всю радикальную молодежь Пресни, богатой как рабочими, так и хулиганскими традициями.

ДРУЖИНА ШМИТА, ИЛИ ДЕКАБРЬСКОЕ ВОССТАНИЕ

Вскоре боевая дружина, созданная на фабрике Шмита, приняла боевое крещение. В сентябре 1905 года, в разгар охватившей Москву всеобщей забастовки с политическими требованиями о свержении самодержавия, группа «шмитовцев» решила стимулировать стачку железнодорожников, устроив ночное крушение поезда у станции «Кунцево». Дюжина бойцов во главе с Михаилом Николаевым попыталась остановить товарный состав, подав сигнал тревоги красным фонарем. Но их планам захватить паровоз, связать машиниста и пустить вагоны под откос помешал туман. Не разглядев свет фонаря, машинист проехал засаду без остановки. С досады дружинники обстреляли поезд и разошлись восвояси. Правда, своей цели они все же достигли – напуганные обстрелом железнодорожники были вынуждены присоединиться к забастовке.
В октябре 1905 года вооруженная закупленными Шмитом за границей и контрабандно ввезенными в Россию новейшими по тем временам пистолетами «браунинг» и «маузер» фабричная дружина стала главной ударной силой московских повстанцев. Шмитовцы участвовали в первой в Москве перестрелке с войсками и полицией на Охотном ряду 18 октября, когда лучше подготовленные «силовики» застрелили трех боевиков. С тех пор дружинники сменили тактику, начав нападать на одиночных полицейских постовых, а также изымать товары, необходимые для революционной борьбы, из московских оружейных магазинов и винных лавок.
Умеренные оппозиционеры самодержавию свернули свою активность после появления 17 октября 1905 года царского манифеста, учредившего новый независимый институт представительной и законодательной власти – Государственную Думу. А левые радикалы, добивавшиеся свержения монархии, собрались 5 декабря 1905 года у Чистых прудов в здании реального училища Фидлера (ныне дом № 5/16 по улице Макаренко) и постановили объявить в городе всеобщую политическую стачку, а затем начать вооруженное восстание.
В тот день «шмитовцы» несли охрану вокруг здания училища, но уже 7 декабря, в день начала стачки, они рассредоточились группами по 5-10 человек по всей Москве, чтобы изнурять в локальных стычках части столичного гарнизона и полиции. По оценкам современников, «шмитовцы» составляли 20% от действовавших тогда в Москве 1200-1500 вооруженных дружинников, но отличались отменным вооружением, высоким боевым настроем и взаимовыручкой.
После того как усиленный артиллерией полуэскадрон драгун под началом ротмистра Рахманинова (родной брат композитора) в ночь с 9 на 10 декабря 1905 года после 3-часового боя занял здание училища Фидлера, прежде служившее штабом восставших, их вожаки - большевик Зиновий Литвин-Седой и эсер Михаил Соколов («Медведь») -попытались закрепиться в центральных районах города, покрывшихся баррикадами. Их число росло до 13 декабря 1905 года, когда 60-летний генерал-губернатор Москвы Ф. В. Дубасов ввел в городе комендантский час и обратился за помощью в Санкт-Петербург. В ответ царь направил на усмирение беспорядка 2 тысячи офицеров и солдат лейб-гвардии Семеновского полка во главе с полковниками Г. А. Мином и Н. К. Риманом.
К утру 15 декабря, когда семеновцы прибыли в Москву, действовавшие там казаки и драгуны при поддержке артиллерии оттеснили повстанцев из их опорных районов на Бронных улицах и Арбате. Дальнейшие боевые действия с участием гвардейцев шли на Пресне вокруг фабрики Шмита, превращенной тогда в арсенал, типографию и лазарет для живых повстанцев и морг для павших. Среди них был и парторг фабрики Иван Карасев, убитый еще 12 декабря на одной из баррикад Арбата.
Все эти дни сам Николай Шмит и две его младших сестры составляли штаб дружины, координируя действия ее боевых групп друг с другом и с вожаками восстания, обеспечивая работу самодельного печатного устройства – гектографа. Несмотря на то, что для конспирации Шмиты пребывали не в семейном особняке, а в съемной квартире на Новинском бульваре (на месте нынешнего дома № 14), кто-то из пленных дружинников либо полицейских агентов сообщил властям об убежище. Именно там Николая Шмита арестовали ранним утром 17 декабря 1905 года, когда артиллерия Семеновского полка начала обстрел фабрики. В тот день фабрика и соседний особняк Шмитов сгорели дотла, хотя часть их имущества успели растащить по домам не занятые на баррикадах местные жители-пролетарии.
По версии властей, первый допрос 21-летнего революционера в последний день боев 19 декабря провел лично полковник Мин в своем полевом штабе на Даниловском сахарном заводе (ныне ОАО «Краснопресненский сахарорафинадный завод имени Мантулина, Мантулинская улица, д. 7). Как следует из сохранившихся докладных записок Мина в Петербург, после того как на глазах Шмита семеновцы расстреляли рабочих-боевиков Мантулина и Волкова, взятых с оружием в руках, юноша «сломался» и дал детальные показания об известных ему активных участниках восстания. Записи этих показаний в советских архивах обнаружить не удалось…
По версии самого Шмита, он под угрозой расстрела был вынужден признаться в своей помощи революционерам, но не упомянул никаких конкретных имен и фактов. По его словам, он молчал следующие 10-12 дней, когда сидел под арестом в Пресненской полицейской части, занимавшей нынешний дом № 4 на Кудринской улице. Оттуда Николая Шмита перевели в Таганскую тюрьму, где он смог ознакомиться с общими итогами московского Декабрьского восстания. Со стороны властей в нем погибло 36 полицейских, 14 дворников и 28 воинских чинов. Потери гражданского населения составили около 980 человек, в том числе 137 женщин и 86 детей. Из 700 с лишним убитых тогда мужчин около половины составили дружинники, включая примерно 15 «шмитовцев». Из вождей восстания не погиб никто – часть из них была арестована еще 7-8 декабря, другие благополучно скрылись с Пресни по льду Москвы-реки 17-18 декабря, оставив подчиненных воевать до последнего.

УБИЙСТВО ИЛИ САМОУБИЙСТВО?

Несмотря на усилия младших сестер, добивавшихся освобождения Николая из тюрьмы под залог, тот просидел в Таганке, а затем в одиночной камере в Пугачевской башне Бутырской тюрьмы почти 14 месяцев. К тому времени ведшие его дело судебные следователи Всесвятский и Вольтановский подготовили для передачи в суд заключение по делу Шмита, изобличенного в участии в организации вооруженного восстания. Однако ухудшение здоровья Николая, переболевшего в тюрьме тифом, заставило курировавшего следствие по его делу товарища (заместителя) прокурора Московской судебной палаты С. Е. Виссарионова отложить передачу дела в суд, а затем, уже в феврале 1907 года, санкционировать освобождение Николая Шмита из-под стражи до суда под залог. Но всего за день до выхода на свободу, утром 13 февраля 1907 года Шмита нашли мертвым в его камере-одиночке Бутырской тюрьмы.
По официальной версии властей, страдавший психическим расстройством юноша совершил самоубийство, вскрыв себе вены припрятанным осколком стекла. Технически это было вполне возможно, да и психологически Николай вполне мог поступить так, терзаясь чувством вины перед теми товарищами, которые погибли на баррикадах либо были арестованы на основании признаний, которые мог сделать Шмит под угрозой бессудной расправы.
Сами коммунисты с 1907 года упорно утверждали, что Шмита убили в тюрьме уголовники-«отморозки» при попустительстве охраны по приказу царских властей, опасавшихся, что после выхода на свободу Николай поведает миру при помощи того же Максима Горького о беззаконном поведении следователей, жестокости царских карателей и т. д. И эта версия также представляется вполне возможной.
Последняя, третья версия гибели Шмита стала известна российским историкам уже в 1990-х гг., хотя политэмигранты из советской России обсуждали ее еще в 1920-х гг. По этой версии, Шмит, как и его родственник Савва Морозов, еще в марте 1906 года опрометчиво завещал большевикам большую часть полученного наследства Викулы Морозова, оцениваемого в тогдашние 280 тысяч золотых рублей, или 10 млн. долларов на нынешние деньги. После этого решения гибель Шмита в тюрьме, контролируемой активом из политзэков-большевиков, была предрешена.
В пользу последней версии свидетельствует судьба наследства Шмита, распорядителями которого стали его сестры и брат. К моменту гибели Николая младшая из сестер, 20-летняя Екатерина, уже была любовницей 28-летнего секретаря и казначея московской организации большевиков Виктора Таратуты, которого сам Ленин в узком кругу сподвижников называл «прожженным негодяем, но незаменимым человеком, пошедшим за деньги на содержание богатой купчихе». Именно Таратута, находившийся с 1905 года в полицейском розыске, устроил весной 1907 года фиктивный брак Екатерины с «легальным» товарищем по партии Александром Игнатьевым. Это замужество позволило девушке вступить во все права наследства на деньги старшего брата.
Примерно в это же время Таратута и главный «техник» большевиков Красин встретились в Выборге – на «нейтральной территории» Великого Княжества Финляндского – с законными опекунами младшего наследника капиталов Шмитов, 18-летнего Алексея. После того как юристы напомнили о правах юноши на треть наследства, большевики, приехавшие на «стрелку» в сопровождении боевиков из «бригады» Камо, намекнули опешившим ходатаям о возможности безвременной кончины всех, кто мог встать между самой революционной партией и завещанными ей деньгами. После этого намека соискатели наследства заключили в июне 1908 года соглашение, по которому Алексею Шмиту досталось всего 17 тысяч рублей, а обе его сестры, следуя предсмертной воле брата Николая, отказались от причитавшихся им долей на общую сумму в 130 тысяч рублей в пользу РСДРП.
Но в этот момент к делу о наследстве подключился еще один молодой большевик – спешно женившийся на старшей из сестер, 22-летней Екатерине Шмит московский адвокат Николай Адриканис. Получив право распоряжаться доставшимся жене наследством, Адриканис отказался делиться им с большевиками. И этого упрямца пришлось переубеждать Красину и Таратуте, которые пригрозили отступнику и его супруге смертью. В итоге Таратута был вынужден передать большевикам половину наследства – и тут же спешно отбыл с супругой в эмиграцию во Францию. Вернувшись в Россию после прихода большевиков к власти, Андриканис не сделал при них карьеры, в отличие от возглавившего Внешторгбанк СССР Виктора Таратуты и ставшего первым советским послом в Великобритании Леонида Красина.
Что касается несчастного Николая Шмита, то бывшие рабочие его фабрики (за вычетом 15-ти погибших и 3-х попавших на каторгу боевиков) с почетом похоронили бывшего хозяина и партнера на Преображенском кладбище Москвы. На месте сгоревшей дотла фабрики Шмита на Пресне до начала 1920-х гг. был пустырь, затем там установили памятный знак (камень с надписью) и открыли районный детский парк (Дружинниковская ул., дом 9). В 1948 году парку присвоили имя Павлика Морозова, установив там памятник «пионеру-герою № 1». В начале 1990-х гг. памятник сняли, а парк переименовали в «Пресненский». А вот в Шмитовском проезде, получившем это имя в 1930 году, с 1971 года и по сей день стоит памятный знак с барельефным портретом Николая Шмита. Юноши, который верил в светлое будущее и заплатил за свою веру самой дорогой на свете ценой.

Максим ТОКАРЕВ

Когда-то это было строжайшей тайной, а теперь известно многим, что именно в Мариуполе в предвоенные годы были разработаны и внедрены в производство броня и литая башня легендарного танка Т-34.

Непосредственное и активное участие в этой многотрудной работе принимал Николай Владимирович Шмидт. Сегодня об этом тоже можно говорить вслух. Он приехал на завод имени Ильича в 1936 году молодым специалистом. Начав с рядового инженера лаборатории, за относительно короткий срок он сменил несколько должностей: заместителя начальника цеха, начальника лаборатории, начальника филиала НИИ-48. Началась война. Шмидту довелось эвакуировать филиал на Урал, там организовывать исследовательские работы оборонной тематики.

В 1944 году Николая Владимировича командируют в Мариуполь. Он снова на заводе имени Ильича, где начиналась его инженерная карьера, работает заместителем начальника одного, затем другого цеха, заместителем начальника спецпроизводства, на протяжении шестнадцати месяцев без нескольких дней секретарем парткома завода.

Наконец, на исходе марта сорок восьмого года инженера Шмидта назначают директором Мариупольского филиала НИИ-48, который предстояло еще воссоздать. Двадцать лет он руководил этой организацией.

Шмидт был на виду. Но лишь немногие знали, какой конкретно продукцией он занимался. Другие же только догадывались. Понимали, что она очень важна для страны и что с обязанностями своими он справлялся хорошо. Подтверждением тому были его награды: ордена Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, два ордена «Знак Почета», многочисленные медали.

А теперь скажем открытым текстом: кандидат технических наук Н.В. Шмидт посвятил сорок шесть лет своей жизни сталям для военной техники. Годы, отданные созданию и совершенствованию брони для танка Т-34 и других боевых машин, потом исследованиям, отчеты о которых помечены грифом «совершенно секретно». Не будем забывать, что вскоре после второй мировой войны началась и десятилетиями продолжалась война «холодная». Поэтому у Шмидта работы было всегда много…

Когда Николаю Владимировичу перевалило за семьдесят, принялся он за автобиографию. Ему и раньше — и не раз — приходилось писать тексты под таким заголовком, для отделов кадров. Это же жизнеописание предназначалось для ставших уже давно взрослыми детей: старшей Альфреды, двойняшек Олега и Людмилы, для многочисленных внуков, наконец, для правнуков.

Он писал: «Мой отец до восемнадцатого года работал мастером по ремонту оружия в одном из магазинов на Сретенке в Москве. Наши предки были приглашены в Россию при Петре I из Восточной Пруссии. Вот почему у меня немецкая фамилия, хотя в семье у нас говорили по-русски, но отец знал и немецкий язык.

Жили мы на окраине Москвы, в Марьиной роще. В сарае во дворе у отца была небольшая мастерская, там он выполнял заказы магазинов на приспособления для чистки охотничьих ружей. С самых малых лет я помогал отцу.

В семье у нас было пятеро детей. Я — самый старший. Как и мои родители, я родился в Москве, в 1907 году. Первичной грамоте научила меня мама, а в школу я пошел в 19-м году в селе Метрополье на Тамбовщине, куда годом раньше был направлен отец уполномоченным по продразверстке. В 1923 году отец умер, вероятно, ранняя смерть его была следствием голода, пережитого нашей семьей в двадцать первом — двадцать втором годах».

Осиротевшая многодетная семья Шмидтов переселилась в подмосковное село Костино. Николай встал на учет в бирже труда: была безработица…

И еще строки из воспоминаний: «Жили в домике из двух комнатушек. Рядом с нашим домом была изба-читальня. Я там бывал регулярно. Брал книги, занимался штангой. Шефами избы-читальни были комсомольцы. С их помощью летом 25-го года я поступил на Московский орудийный завод.

Там до зимы пришлось работать грузчиком, а потом направили меня в механический цех, где я за пять лет прошел путь от токаря-револьверщика до наладчика станков.

В цехе я познакомился с токарем Афанасием Недосекиным. Он настоял, чтобы я учился, помог мне освоить начальное образование, подготовил к поступлению на рабфак им. Тимирязева в Москве, опека его продолжалась и во время учебы.

Хотя времени постоянно не хватало — ежедневно только дорога на работу и на учебу отнимала не менее двух часов — учился я с удовольствием и довольно успешно. Так что рабфак я закончил на полтора года раньше срока. После его окончания меня направили в энергетический институт. Там мне не понравилось, я вернулся в свой цех.

Весной 1931 года комсомольская организация рекомендовала меня для поступления в военное училище. Я прошел медицинскую комиссию, успешно сдал вступительные экзамены и стал слушателем артиллерийского факультета Военно-технической академии им. Дзержинского в Ленинграде.

Но в 1933 году пришлось расстаться с городом на Неве. Группу, в которой я учился, перевели в Москву, в только что созданную Академию моторизации и механизации РККА. Зачислили меня на инженерный факультет, где готовили военпредов и специалистов по производству танковой брони.

Обучение в академии велось на очень высоком уровне.

Мы проходили практику и в войсках, и в цехах заводов. Одну из них — на заводе им. Ильича. В кабинете директора этого предприятия летом 1936 года я защитил свою дипломную работу на «отлично». С тех пор, прямо или косвенно, моя жизнь была долгие годы связана с этим заводом».

Ограниченность книжной площади не позволяет привести страницы воспоминаний, посвященные подробностям создания брони для танка Т-34 и башни к легендарной машине, расскажу о самоотверженном труде в Нижнем Тагиле в годы Отечественной войны, о возрождении в послевоенные годы, как пишет автор, «буквально на пустом месте» филиала научно-исследовательского института в Мариуполе, о работе над созданием металла для кораблей ВМФ, о товарищах и друзьях, о близких и дорогих людях, наконец, о своем времени…

Николай Шмидт был сыном своей эпохи, а потому считал, что за все достигнутое им в жизни он обязан только советской власти, потому-то и послание своим потомкам озаглавил «Что дала мне советская власть», оставив за скобками и свои природные способности к науке, и невероятное трудолюбие, и чрезвычайную, до педантичности, аккуратность в большом и малом.

Николай Владимирович был добросовестным тружеником, порядочным человеком, примерным семьянином, любил детей, обожал внуков. Уже за это достоин и уважения, и памяти. Но, кроме этого, им сделано очень много полезного и необходимого для державы. А потому стоило бы, наверное, назвать организацию, которой он руководил, его именем или хотя бы улицу, на которой эта организация находится.

Сергей БУРОВ

1999 г.

Покорители Арктики.

1928 год. Конец мая.

Весь мир с волнением следил за событиями в Арктике. Внезапно замолкла рация экспедиции Умберто Нобиле, в которой было 16 человек, возвращавшихся на базу в Шпицбергене после сенсационного полёта на Северный полюс на дирижабле «Италия». Сомнений не оставалось - произошла катастрофа, но остались ли живы аэронавты, и где их можно найти? Этого никто не знал. А раненый при катастрофе итальянский радист Джузеппе Бьяджи, согнувшись в крохотной палатке, раскинутой на дрейфующем льду, напрасно отстукивал сигналы «SOS». Никто его не слышал.

Первым сигнал бедствия принял 3 июня радиолюбитель Николай Шмидт из посёлка , его имя и название нашего села, которое и на картах-то не значилось, замелькало в заголовках газет всех стран. На поиски аэронавтов направились экспедиции: 22 самолета, 16 судов, больше тысячи пятисот человек из шести стран. А обнаружить и спасти затерянных среди льдов Ледовитого океана людей удалось в июле только нашим соотечественникам - экипажу летчика Б. Г. Чухновского и команде ледокола «Красин».

События в Арктике, 85 лет назад потрясшие мир, не забыты и сегодня. Сотни статей, десятки книг. Совместный советско-итальянский фильм «Красная палатка» прошёл по всем киноэкранам мира. Кто же такой Николай Рейнгольдович Шмидт, давший известность нашему селу на весь мир?

Пламенная страсть.

Родился он в Киеве в 1906 году. Отец был военным инженером и педагогом, а мать - выпускницей института благородных девиц. В семье четыре сына. Николай с детства был увлечен техникой и «телеграфом без проводов», так в то время называли радио. В 1920 году, когда семья жила во Владивостоке, он самостоятельно собрал свой первый искровой передатчик. После смерти отца, уже в Нижнем Новгороде, собрал первый свой ламповый приёмник. Город этот был тогда центром радиотехнической мысли, здесь, в радиолаборатории, вырос бы Николай в радиоинженера, а может, и ученого. Но иначе распорядилась судьба.

Оставшись без хозяина и кормильца, семья бедствовала, и мать приняла решение о переезде в сельскую местность, к племяннику на лесной кордон у села Заветлужье, относившегося в 1924 г. к Нижегородской губернии. Николай стал заведовать избой-читальней - «избачом», продолжая свое радиолюбительское дело. Увлеченно конструировал радиоприемники, делясь знанием и опытом с местной молодежью. Многие заветлужские парни увлеклись этим. И это в селе, где ещё и электричества-то не было!

Если раньше вести доходили сюда с большим опозданием, то собранные Шмидтом и его учениками маленькие аппараты помогали чувствовать ритм жизни страны, пульс времени. Здесь, в Заветлужье, он встретился и подружился с Михаилом Смирновым, с которым десятилетие жил и работал вместе. Николай буквально заворожил своего нового приятеля радиотехническими опытами, а потом перебрался с ним в село Вознесенье Вохму. Семья Шмидтов в это же время переехала под город Ветлугу. В Вохме Смирнов продолжал учиться в школе, а Шмидт начал работать киномехаником. В семье Смирновых Николая воспринимали как сына.

Двадцатилетний скромный юноша, поселившийся в Вохме, вскоре стал известным и почитаемым на селе человеком. Работая в профсоюзном клубе, поражал неискушённых зрителей демонстрацией «живых картинок». Знавшие его вспоминали, что он всегда был окружен ребятней, своими «последователями» из школьников старших классов. Николай учил их собирать детекторные приемники и осваивать азбуку Морзе. «Организовалось что-то вроде радиолюбительского кружка, - вспоминал А. П. Борисов. - Если мы делали только простые приемники, то у Шмидта было много разных конструкций. В его комнате два стола были заставлены разными приборами, а аккумуляторы стояли на полу. Антенна приемника была растянута между двух жердей: одной, укрепленной на столбе у колодца возле дома, и второй - на ёлке, которая росла неподалеку, за небольшим логом».

Первый.

Николай Шмидт, часто слушавший эфир, интересовался короткими волнами, мечтал сделать передатчик, о его приёмнике напечатал журнал «Огонёк» в 1928 году, где он и рассказывал: «За период с: 1924 года мной было собрано множество различных приёмников, в основном с двухсеточными лампами низких анодных напряжений. На последнем одноламповом приемнике мною и был принят сигнал «SOS» с «Италии». Интенсивные атмосферные шумы и замирания препятствовали приёму. Уловил только: «... Нобиле... SOS... терре... тено...SOS... SOS...». Как потом выяснилось, переданные слова на итальянском языке - «около острова Фойн» смешались и были поняты, как «Земля Франца Иосифа». Он тут же и позвал своего друга из Заветлужья и утром следую¬щего дня решил дать телеграмму в «Общество друзей радио» с таким содержанием: «Москва. ОДР. Италия. Мукомлю. Нобиле. Шмидт. 3. 6. 28». Тем более, что сигналы эти они принимали и вторично. Телеграмму у них принять отказались, считая текст несерьезным. Только после распоряжения начальника почты Селезнева она была отправлена.

На следующий день в здании почты в посёлке Вохма (располагалась она тогда в здании, где позднее был ЭТУС, а затем интернат и столярная мастерская средней школы) царило необычайное оживление. ОСОАВИАХИМ, общество друзей радио, наркомат иностранных дел, редакции газет, запрашивали подробности о принятом Шмидтом сообщении и о самом радиолюбителе.
Наблюдения в эфире попросили Шмидта продолжить. Срочно выслали посылку с радиодеталями. Сами сведения были немедленно переданы комитету помощи «Италии», а оттуда через Совнарком отправили в итальянское посольство. Наш земляк Л. А. Кудреватых в очерке «Кто первый услыхал сигналы «Италии» приводит такой эпизод: «В доказательство Шмидт показал мне кучу полученных им телеграмм. Вот, например, одна из них: «Необходимо получение схемы устройства вашего аппарата. Сообщите... Телеграфируйте».

В том же году Шмидт и Смирнов были приглашены на работу операторами на радиостанцию «Малый Коминтерн» в Великом Устюге. Потом их вызвали в Москву, где они присутствовали на торжественном заседании, посвящённом возвращению советской спасательной экспедиции на ледоколе «Красин». От общества друзей радио их наградили грамотами, а Николая еще именными золотыми часами.

Печальный эпилог.

В Москве друзья прожили несколько месяцев, работая в радиолаборатории. Им предложили поехать на работу в Ташкент налаживать первые линии коротковолновой связи. Н. Р. Шмидт стал работать в управлении связи Узбекистана радиоинженером, перед войной был начальником радиоотдела. Построил более 30 передатчиков в узбекских городах. Тогда же судьбы друзей и разошлись. М. С. Смирнов впоследствии стал крупным специалистом в области связи.

Н. Р. Шмидт в начале войны был репрессирован по обвинению в шпионаже. Возможно, в этом сыграла роль и его немецкая фамилия. В 1942 году он был расстрелян.

Реабилитировали этого замечательного человека через десятилетия.

В музее посёлка Вохма есть справка, в которой говорится: «...12 июля 1984 года Верховный суд Узбекской ССР прекратил уголовное дело, по материалам которого в 1942 году был осужден Шмидт Николай Рейнгольдович. Шмидт Н. Р. реабилитирован за отсутствием в его действиях состава преступления».

До 1987 года на улице Маяковского стоял под номером 16 старенький небольшой домик, где когда-то он жил. Были попытки сохранить его как памятник истории, установить мемориальную доску, организовать там филиал музея. Но... домик был снесен по решению райисполкома, как не подлежащий восстановлению. Так мы отнеслись к памяти о знаменитом земляке.

Есть доля случайности в том, что сигналы из ледовой стоянки Нобиле услышал именно Шмидт в посёлке Вохма. Но и только. Николай Шмидт был талантлив, а не просто удачливый радиолюбитель, случайный счастливчик. Обладая более чем скромными средствами и возможностями, отличался бескорыстной страстью к радиоделу и экспериментам, был начитанным, с хорошим семейным воспитанием. Короткой, но достойной была его жизнь.

Hиколай Шмидт - пионер ARES

Его имя известно очень немногим, его нет в Большой Советской Энциклопедии, и, вообще, на долгое время оно кануло в небытие... .

Атобиографические данные: Шмидт Hиколай Рейнгольдович , немец. Отец - участник русско-японской и Первой мировой войн (на последней лишился руки), служил в инженерных войсках. До войны работал в Киеве и Владивостоке, механиком-конструктором на заводе Брянского акционерного общества, а после революции - учителем математики и черчения Киевской железнодорожной гимназии. Умер в 1923 г в Киеве. Мать в годы революции давала частные уроки музыки и языков (английского, немецкого и французского), а после её окончания работала в средней школе городка Берёзовая Заводь. Hиколай учился в начальной школе, затем в реальном училище и в 1924 г окончил Киевскую школу 2-й ступени. К тому времени его семья жила в сильной нужде (жили уже без отца и имел трёх младших братьев) и он вынужден был искать работу. В том же году устроился чернорабочим на Горьковский полиграфический комбинат и одновременно поступил на курсы по подготовке монтёров печатных машин. Работая в типографии, получил заболевание лёгких и уехал в дер.Заветлужье (Hижегородская губ.), где стал работать библиотекарем местной Избы-читальни. В 1925 г переезжает в дер.Вознесенье-Вохма (Северо-Двинская губ., далее по тексту - дер.Вохма, около 40 км от дер.Заветлужье), где начинает работать киномехаником. Мать Hиколая с двумя его братьями остались жить в Заветлужье. Становится членом местной молодёжной коммуны.

Работая киномехаником, Hиколай всё своё свободное время посвящал любимому увлечению - занятию радиотехникой. В основном он конструировал приёмники.

Вечером 3 июня 1928 г (между 21 и 22 часами) Николай Шмидт на самодельный одноламповый приёмник-сверхрегенератор (неуклюжий на вид, скорее похожий на хаотично разбросанные по столу детали и куски проводов) среди шума и треска услышал и записал в свой журнал обрывки фраз радиограммы на эсперанто: "ITALI... NOBILI... FRAN... SOS SOS SOS... TERRI TENO EHH". Николай начал догадываться, что это сигнал бедствия (т.н. телеграфный сигнал бедствия - SOS) итальянской научной экспедиции к Северному полюсу под руководством генерала Умберто Нобиле на дирижабле "Италия" ("Italia"), которая стартовала из базового лагеря на Шпицбергене и 25 мая потерпела катастрофу на обратном пути около данного архипелага. Из газет, которые приходили в Вохму с большим опозданием, он уже знал про неё, но о катастрофе дирижабля даже не подозревал. Думая, что о случившемся уже известно всему миру, он на всякий случай поспешил на почту, чтобы срочно вызвать своего друга-ровесника Михаила Смирнова, который в то время учился в Вохме, но уехал к родителям на несколько дней в Заветлужье, и дал ему телеграмму. Благо, местный телеграфист жил в комнатке по соседству с аппаратной.

[Примечание: Телеграфный сигнал бедствия SOS был ввёден в международную практику профессиональной радиосвязи в 1908 г (вместо ранее применяемого для данных целей сигнала бедствия CQD) и неофициально расшифровывается как "Save Our Souls" ("спасите наши души"), а официально - он очень удобен и прост при его передаче кодом Морзе (три "точки" - три "тире" - три "точки"). В соответствии с Международной радиотелеграфной конвенцией 1906 г для связи с судами отводились волны длиной 300 и 600 м. В 1927 г на международной Радиотелеграфной конференции в Вашингтоне было введено круглосуточное дежурство на радиостанциях. Кроме того, каждый час в течении шести минут (от пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой) на частоте 500 кГц (т.н. "частоте бедствия") все судовые радиостанции обязаны были прослушивать эфир для приёма возможных сигналов SOS.]

"Получив её, - вспоминал в 1983 г, живя в Комсомольске-на-Амуре и уже будучи пенсионером, Михаил Сильвестрович Смирнов, - я бросился в Вохму. 35 километров почти пробежал. Hа следующий день мы с Hиколаем снова принимали сигналы экспедиции. Они прослушивались хорошо и регулярно. Мы оба на слух [телеграфную азбуку - прим. авт.] принимали плохо. Биаджи, передавая радиограммы, видимо, не рассчитывал на таких специалистов как мы. Hо "SOS" и то, что сигналы принадлежат "Италии", мы поняли, прослушав их неоднократно. Тогда решили дать телеграмму в Москву в Общество друзей радио".

[Примечание: Как позже выяснилось, что передаваемая фраза "около острова Фойн" (Foyn - небольшой прибрежный остров на северо-востоке Шпицбергена), но принятая с обрывками, была ошибочно понята ребятами как "Земля Франца-Иосифа" (Franz Josef Land).]

SOS, через неделю после катастрофы, передавал из ледового лагеря Hобиле радист экспедиции Джузеппе Биаджи (Giuseppe Biagi) (при помощи аварийной КВ-радиостанции, которая чудом уцелела после того, как дирижабль рухнул на лёд). Знаменательно то, что Биаджи захватил эту радиостанцию с собой (на борт дирижабля) на всякий случай, что было вопреки приказанию его командира - капитана Адалберто Мариано (Adalberto Mariano). Эффективность передач радиостанции Джузеппе (позывной экспедиции - IGJ) была малой из-за низкого расположения антенны и профессиональные радиостанции, обслуживающие ход экспедиции, их не принимали. Данное обстоятельство навело официальные организации на мысль, что дальнейшие поиски в связи с катастрофой являются бессмысленными, и ими было прекращено прослушивание эфира.

А вот, что вспоминал в том же 1983 г его ровесник и житель Вохмы - Григорий Григорьевич Меркушев: "Прибегает ко мне Hиколай, страшно взволнованный и говорит, что поймал сигналы о помощи экспедиции Hобиле, а телеграфист отказывается у него принять телеграмму, считая её текст несерьёзным. Мы бросились к моему старшему брату. Всё объяснили ему, и он пошёл с нами к начальнику почты Селезнёву. По его распоряжению, телеграфист принял телеграмму".

Её текст был довольно неясным и гласил: "МОСКВА. ОДР. МУКОМЛЮ. ИТАЛИЯ. HОБИЛЕ. ШМИДТ. 3.VI.28". [Примечание: Яков Васильевич Мукомль в то время был генеральным секретарем Общества друзей радио СССР - ОДР СССР и отв. редактором его журнала - "Радио Всем". Позже, погиб во время ВОВ.] Hа следующий день на почте Вохмы царило небывалое оживление. Hаркомат иностранных дел, ОДР СССР, Осоавиахим СССР и редакции многих газет запрашивали подробности как о принятых Hиколаем сигналах бедствия, так и о нём самом. Просили его продолжить прослушивание эфира. Через несколько дней Hиколай и Михаил вновь принимали едва различимые обрывки радиограмм Биаджи.

Сведения о экспедиции Hобиле немедленно (через Комитет помощи "Италии", который был создан при Осоавиахиме СССР и его возглавлял зампред Общества И.Уншлихт) были переданы в Совнарком СССР, а оттуда - итальянским правительственным ведомствам. В Риме помощник секретаря министерства ВМФ г-н Сириани (Siriani) получил их уже 4 июня... .

И сразу же, как гром среди ясного неба, в зарубежной прессе разлетелась весть о том, что "... молодой радиолюбитель, живущий где-то под Архангельском [именно так (!?), в СМИ, почему-то был напечатан QTH H.Шмидта, - прим. авт.], сумел на самодельный приёмник принять сигналы бедствия экспедиции У.Hобиле".

Благодаря принятым молодыми вохмовцами радиограммам, Совнарком предпринял срочные меры для спасения терпевших бедствие. Спасательную экспедицию возглавил Р.Л.Самойлович. Линейный ледокол арктического флота "Красин" [нач. радиостанции - ленинградец Иван Экштейн (позже - EU3AG); радисты: ленинградцы Анатолий Кершаков (позже: EU3BO, U1BO) и Юрий Добровольский] к моменту начала поисков, закончив трудный полярный рейс, возвращался в Ленинград. Когда остались последние мили до дома, в радиорубку корабля поступила срочная радиограмма: "Команду не распускать, немедленно загружаться углем, продуктами, взять самолёт [с экипажем Б.Г.Чухновского - прим. авт.] и в максимально короткий срок идти на помощь потерпевшим катастрофу аэронавтам с итальянского дирижабля генерала Умберто Hобиле". А путь был не близкий: конечная точка - 82-я параллель, что представляло большой риск даже для ледокола.

В спасении участвовали 18 судов и 21 самолёт сопровождения из шести стран (СССР, Италии, Франции, Швеции, Hорвегии и Финляндии). Место падения "Италии" разыскал экипаж самолёта Б.Г.Чухновского (вторым пилотом был А.Д.Алексеев).

Через некоторое время Hиколай и Михаил получили телеграмму из губернского центра - Великого Устюга, выехали туда и месяца три работали операторами вещательной радиостанции "Малый Коминтерн".

Затем пришла телеграмма из Москвы и они, уволившись, выехали в столицу.

Прибыв в Москву, ребята сразу же направились в ОДР СССР. Я.В.Мукомль внимательно посмотрел на их внешний вид и распорядился о выдаче им денег для приобретения в Мосторге необходимой соответствующей одежды и обуви. После того, как были сделаны необходимые покупки, он им вручил два билета в Большой театр на торжественное заседание, посвящённое возвращению спасательной экспедиции. Hа данном собрании (в присутствии знаменитых полярников, учёных, моряков, лётчиков и общественных деятелей) ОДР наградило их грамотами, а Николай получил ещё и именные золотые часы. ЦС Осоавиахима наградил ребят (наряду со всеми, кто имел непосредственное отношение к спасательной экспедиции) специально выпущенным серебряным значком (ромб размером 40 х 25 мм, покрытый белой и красной эмалями, в верхней части которого был изображен двухтрубный корабль и летящий над ним самолёт, а в нижней его части помещалась надпись: "Спасательная арктическая экспедиция. 1928. Осоавиахим СССР").

В Москве Hиколай и Михаил прожили несколько месяцев; работали в ЦЛС Hаркомата связи СССР, которой руководил П.В.Шмаков (будущий крупнейший советский специалист в области телевидения). Затем их пригласили на собеседование к известному радиоспециалисту И.Е.Горону, который предложил юношам выехать на работу Узбекистан. Прибыв в Ташкент, Hиколай и Михаил начали работать в научно-испытательной станции (HИС) Hаркомата связи УзССР.

В 1933 г М.Смирнов уехал в Тбилиси, где поступил учиться в Институт связи. Последний раз он видел H.Шмидта в том же году, приехав в Ташкент на каникулы.

Затем, Hиколай работал в строительном учреждении и радиоотделе Узбекского управления связи - изготавливал и монтировал 150-и ваттные КВ-передатчики в Андижане, Термезе, Коканде, Пскенте, Ургенче, Hукусе, Фергане и др. городах республики.

По неофициальным сведениям, его немецкая фамилия сыграла в дальнейшей судьбе печальную роль - Hиколай Шмидт в 1941 г. был арестован органами HКВД в Ташкенте, а в 1942 - его не стало... .

Основанием для возбуждения уголовного дела явилось то, что Шмидт, будучи радиоспециалистом, незаконно хранил у себя дома радиоприёмник и передатчик в разобранном виде, большое количество деталей к ним, и кроме того - секретные схемы и чертежи радиостанций УзССР, телефонной сети и местоположений радиостанций пограничных районов.

Что касается обвинения в шпионаже, то уголовное расследование по данному факту было прекращено за недоказанностью.

Постановлением Особого совещания (т.н. "тройки") при HКВД СССР от 1 августа 1942 г за антисоветскую агитацию в условиях военного времени был приговорен к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор был приведён в исполнение 26 августа того же года.

Ему было 36 лет. Вся жизнь была впереди. Он мог бы сделать ещё многое не только в области радиотехники.

12 марта 1984 г расследование по уголовному делу (N 18501) в отношении H.Р.Шмидта было возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам, в связи с поступившим обращением редакции ж-ла "РАДИО" к Генеральному прокурору СССР, с просьбой о пересмотре данного дела и его реабилитации. В обращении отмечалось:
"Имя Шмидта вошло в историю нашей страны. Волею судеб, именно ему удалось первым в 1928 году принять сигналы "SOS" потерпевшей аварию во льдах Ледовитого океана экспедиции Hобиле. Сообщение Шмидта явилось толчком к развертыванию спасательной экспедиции, вылившейся затем в триумф молодой Советской республики, способствовавший благоприятному повороту во взаимоотношениях нашей страны со многими другими странами... Однако, Шмидт был не совсем обычным человеком в том смысле, когда в народе говорят "не от мира сего", лишённым обывательской осторожности, в чём-то наивным, фанатично увлечённым радиотехникой и опытами с радиоволнами. Именно эти качества и привели его к проступку, за который он и заплатил жизнью".

Из определения судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УзССР, рассмотревшей на заседании 12 августа 1984 г протест Заместителя прокурора УзССР:
"Постановление Особого совещания при HКВД СССР от 1 августа 1942 года в отношении Шмидта Hиколай Рейнгольдовича, обвиняемого в преступлении, предусмотренного статьей 66 частью 2 УК УзССР, отменить и дело о нём производством прекратить за отсутствием в его действиях состава преступления. Протест Заместителя прокурора Узбекской ССР удовлетворить". Таким образом, он был полностью реабилитирован.

К 70-летию спасательной операции экспедиции У.Hобиле, радиолюбителями г.Шарьи в 1998 г были организованы две экспедиции в пгт Вохма: UE3NWO (RA3NN, RA3NU, RA3NZ, UA1AFM, UA3NAM, UA3NBZ, UA3NFG, UA3NGJ и UA3NGK) и UE3NNN (RA3NN).

Был учреждён и соответствующий диплом - "Николай Шмидт".

Смотреть предварительно "Логикология - о судьбе человека".

Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. \Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения\.

25 38 48 53 72 86 96 107 122 134 135 145 162 168 178 192 196 211 223 252 257 272 275 285 309
Ш М И Д Т Н И К О Л А Й Р Е Й Н Г О Л Ь Д О В И Ч
309 284 271 261 256 237 223 213 202 187 175 174 164 147 141 131 117 113 98 86 57 52 37 34 24

14 24 35 50 62 63 73 90 96 106 120 124 139 151 180 185 200 203 213 237 262 275 285 290 309
Н И К О Л А Й Р Е Й Н Г О Л Ь Д О В И Ч Ш М И Д Т
309 295 285 274 259 247 246 236 219 213 203 189 185 170 158 129 124 109 106 96 72 47 34 24 19

ШМИДТ НИКОЛАЙ РЕЙНГОЛЬДОВИЧ = 309 = 63-ГИБЕЛЬ + 246-ВЫСТРЕЛ В ГОЛОВУ В УПОР.

309 = 175-ВЫСТРЕЛ В ГОЛОВУ + 134-\ 71-В УПОР + 63-ГИБЕЛЬ \.

309 = 237-\ 63-ГИБЕЛЬ + 174-ВЫСТРЕЛ В УПОР \ + 72-В ГОЛОВУ.

309 = 106-ВЫСТРЕЛ В... + 203-\ 140-ГОЛОВУ В УПОР + 63-ГИБЕЛЬ \.

309 = 106-ПОВРЕЖДЕНИЕ + 203-ПУЛЕЙ ГОЛОВНОГО МОЗГА.

309 = 170-ПОВРЕЖДЕНИЕ ПУЛЕЙ + 139-ГОЛОВНОГО МОЗГА.

309 = 203-ПОВРЕЖДЕНИЕ ГОЛОВНОГО + 106-МОЗГА ПУЛЕЙ.

309 = 73-ПОГИБАЕТ + 236-ЗАСТРЕЛЕН В ГОЛОВУ НАПОВАЛ.

309 = 73-НИКОЛАЙ + 236-РЕЙНГОЛЬДОВИЧ ШМИДТ.

309 = 175-\ 73-ПОГИБАЕТ + 102-ЗАСТРЕЛЕН \ + 134-В ГОЛОВУ НАПОВАЛ.

309 = 178-\ 73-ПОГИБАЕТ + 102-ЗАСТРЕЛЕН + В... \ + 131-ГОЛОВУ НАПОВАЛ.

309 = 247-\ 73-ПОГИБАЕТ + 102-ЗАСТРЕЛЕН +72-В ГОЛОВУ \ + 62-НАПОВАЛ.

309 = 237-\ 73-ПОГИБАЕТ + 102-ЗАСТРЕЛЕН + 62-НАПОВАЛ \ + 72-В ГОЛОВУ.

309 = 237-НИКОЛАЙ РЕЙНГОЛЬДОВИЧ + 72-ШМИДТ.

241 = ЗАСТРЕЛЕННЫЙ В ЗАТЫЛО\ к \.

252 = ЗАСТРЕЛЕННЫЙ В ЗАТЫЛОК
____________________________________
86 = ...АТЫЛОК

223 = 120-КОНЕЦ ЖИЗНИ + 103-ВЫСТРЕЛ
__________________________________________
98 = В ЗАТЫЛОК

Код числа полных ЛЕТ ЖИЗНИ: 123-ТРИДЦАТЬ + 96-ПЯТЬ = 219.

219 = ПОВРЕЖДЕНИЕ ГОЛОВЫ ПУ\ лей \.

309 = 219-ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ + 90-ПОВРЕЖДЕН\ ие головы... \.

Смотрим столбец в нижней таблице:

96 = ГИБНУЩИЙ
_______________________
219 = ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ

219 - 96 = 123 = КАТАСТРОФА.

3 июня 1928 года советский радиолюбитель Николай Шмидт из поселка Вохма Костромской области первым в мире поймал на самодельный приемник сигнал бедствия от экипажа итальянского дирижабля «Италия» под командованием Умберто Нобиле, потерпевшего катастрофу в Арктике.

Любовь к радио

Николай Шмидт родился 31 октября 1906 года в Киеве. С детства Николай увлекался радиотехникой, устройством телеграфов, позже начал изучать и радиоприемники. Уже в 1920 году, в возрасте 14 лет, он собрал свой первый искровый передатчик. Он представлял собой устройство, собранное из искровой катушки и телеграфного ключа, и работал от аккумулятора. После смерти отца, в 1921-1922 годах семья Шмидта переезжает в Нижний Новгород, в то время это был город радиотехнической мысли России. Здесь же устраивались первые радиолаборатории. Но так как семья после смерти отца бедствовала, мать Николая приняла решение о переезде в село под Нижним Новгородом — Заветлужье.

Там, для того чтобы помочь семье, Николай Шмидт устраивается смотрителем за избой-читальней. В свободное от работы время он продолжал конструировать радиоприемники и учил этому знакомых деревенских ребят. Именно в этот жизненный период радиотехник знакомится с Михаилом Смирновым, с которым впоследствии работал над своими изобретениями. Спустя несколько лет семьи Шмидт и Смирновых переехали в село Вохма, где Михаил продолжил получать образование в школе, а Николай стал работать киномехаником. Старшеклассники сельской школы с удовольствие учились у Шмидта мастерству, был даже организован кружок радиолюбителей.

Экспедиция на дирижабле «Италия»

Умберто Нобиле — итальянский строитель дирижаблей, исследователь Арктики. В 1926 году им был сконструирован дирижабль «Италия», на котором должна была совершиться экспедиция для обследования берегов Северной Земли, а также Канадского архипелага и Гренландии. Метеоролог Мальмгрен рассказывал, что ни одна экспедиция до этой не была так хорошо оснащена. Путешественники запаслись продуктами питания (которые весили около 460 килограммов), техническим оборудованием, санями, лодками, теплыми вещами и даже запасной радиотехникой. Численность экипажа составляла 13 человек, командиром корабля был Умберто Нобиле. Интересно, что, кроме 13 членов экипажа, на борту присутствовало еще одно существо — маленький черный фокстерьер, который до экспедиции на «Италии» уже не раз сопровождал Нобиле в полетах.

К Земле Франца-Иосифа экипаж направился 11 мая, но из-за сильного тумана и поднявшегося ветра Нобиле приказал вернуть дирижабль в ангар. Уже 15 мая предпринимается следующая попытка достичь северных земель, полет продолжался более 65 часов, но пункта назначения снова не удалось достичь. 23 мая дирижабль снова вылетел в ранее указанном направлении, на этот раз «Италия» достигла Северного полюса. Однако из-за сильного ветра и вновь появившегося тумана не могло идти и речи о посадке. Тогда с борта летательного аппарата был сброшен большой деревянный крест, освященный католической церковью, и итальянский флаг.

Крушение корабля

Однако, несмотря на всеобщее ликование, экипаж был обеспокоен тем, что из-за вновь разыгравшейся непогоды нужно было решать, куда лететь. Умберто, определив направление ветра, решил, что будет удобно лететь до северных берегов Канады. В то же время метеоролог дирижабля Мальмгрен посчитал возможным изменение направления ветра, и потому было решено держать курс на Шпицберген. Но, вопреки его прогнозам, ветер лишь усилился, и дирижабль начало сносить на восток, он терял изначально заданное направление. Полет проходил почти вслепую, решено было использовать третий двигатель, но из-за этого сильно увеличился расход топлива.

Спустя два дня, 25 мая, Нобиле принял решение сбавить скорость, для того чтобы сохранить топливо. Было решено из последних сил набрать высоту, чтобы по солнцу определить местоположение. Тогда же кораблем было принято радиосообщение с судна «Читта ди Милано», по которому, если бы у экипажа было в запасе время, можно было определить местоположение.

Но корабль вдруг стал резко снижаться. Несмотря на сброшенный балласт, дирижабль ударился о лед. Тогда за борт выбросило самого Умберто Нобилле, Мальмгрена, Чечони, Бьядже и механика Дзаппи. Остальные же остались на борту резко поднявшегося в воздух дирижабля и сгорели. Спустя несколько часов уцелевшая группа решила разбить лагерь, а среди обломков кабины были найдены палатка, спальный мешок и некоторые съестные припасы. Там же, среди обломков, Бьядже обнаружил коротковолновую электростанцию. Само место, на котором был разбит лагерь, облили красной краской, именно из-за этого всему миру стало известно название «Красная палатка». Размораживая лед, добывали питьевую воду. Уже через несколько часов Бьядже смог отправить с передатчика сигнал SOS. Но сигнал радиопередатчика был очень слабым, и на призывы о помощи никто не отвечал.

Сигнал из «Красной палатки»

Николай Шмидт часто прослушивал эфир. Им было собрано огромное количество разного рода радиоприемников. На последний собранный ламповый радиоприемник Шмидт и поймал сигнал, который был отправлен Бьядже из лагеря «Красная палатка». Это произошло 3 июня, когда экипаж «Италии» уже не надеялся быть услышанным. Однако из-за шумов в атмосфере Николай Рейнгольдович разобрал только нечеткие отрывки вроде «Нобиле… SOS… терре Фойн». Николай понял эти слова как «Земля Франца-Иосифа» и тут же отправил телеграмму в Общество друзей радио, телеграмма была следующего содержания: «Москва. ОДР. Италия. Мукомлю. Нобиле. Шмидт. 3. 6. 28». Телеграмму решили принять только после личного обращения начальника почты Селезнева.

На следующий день Осоавиахим выслал Шмидту более совершенные детали, для того чтобы тот смог получить лучший сигнал. Все полученные Николаем сообщения были переданы в итальянское посольство. Уже 6 июня Бьядже смог передать Николаю Шмидту точные координаты расположения лагеря. Тогда было принято решение о начале Советским Союзом спасательной операции. Были отправлены ледоколы «Малыгин» и «Красин», которым руководил Рудольф Лазаревич. Уже 12 июня команда ледохода «Красин» взяла на борт всех обитателей лагеря «Красная палатка». До сих пор нет точной версии причины крушения дирижабля «Италия». В день, когда к лагерю подошел ледоход, Бьядже отправил Шмидту последнюю телеграмму, в которой сообщил о том, что подошел «Красин» и команда спасена.

Слава и репрессии

После произошедшего Николай Шмидт и его друг Смирнов были приглашены в Великий Устюг на работу операторами радиостанции «Малый Коминтерн». Кроме того, в тот же год друзей вызвали в Москву, где на торжественном заседании, посвященном успешной спасательной операции, их наградили грамотами от Общества друзей радио. Николаю также вручили именные золотые часы. Позже Николай Рейнгольдович стал работать в Узбекистане начальником управления связи. Однако уже в начале войны, в 1942 году, Николай Шмидт подвергся репрессиям и был обвинен в шпионаже. Основным доказательством его вины была лишь немецкая фамилия. Тогда же, в 1942 году, он был расстрелян. Спустя десятилетия он был реабилитирован, это случилось в 1984 году, когда Верховный суд Узбекской ССР прекратил следствие по этому делу и признал Николая Шмидта невиновным.